Точка (не)возврата

Пиксели плыли. Не на экране – там все было выверено до микрона, сетка прилипала к направляющим с послушным щелчком магнита, – а внутри черепа. Илья Соколов, двадцати восьми лет от роду, фрилансер, оператор графического интерфейса, чувствовал, как его собственное сознание распадается на зернистую, дурно сжатую картинку. JPEG низкого разрешения. С артефактами.

Четырнадцатый этаж. Окно, заляпанное осенней грязью, было порталом в серый мир, где такие же бетонные коробки, как его, громоздились до самого горизонта. Внизу, в вечной агонии, бился МКАД. Его гул не прекращался никогда, он просачивался сквозь стеклопакет, въедался в стены, становился фоном для биения собственного сердца. Низкочастотный, всепроникающий шум. Саундтрек к жизни, которую он не жил, а наблюдал. Словно смотрел чужой, бесконечно долгий стрим с плохим качеством соединения.

На мониторе застыл логотип для очередного стартапа. «Aeterna» – вечность. Илья криво усмехнулся. Он уже третий день двигал эти семь букв, меняя кернинг, подбирая толщину глифов, и каждый вариант казался ему пошлым, лживым. Вечность в его представлении выглядела не как изящная лигатура, а как этот вид из окна. Как бесконечный рендеринг одного и того же серого кадра.

Мышь в руке стала влажной. Пальцы одеревенели. Он чувствовал, как по спине медленно ползет капля пота. В груди надувался тугой, холодный шар, мешая дышать. Вот оно. Начинается. Привычный ритуал паники, ежедневная литургия тревоги. Он закрыл глаза. Команда «Ctrl+Z» в реальной жизни не работала. Откатить состояние до точки сохранения, где шар еще не начал раздуваться, было невозможно.

Его операционная система давала сбой. Слишком много фоновых процессов, пожирающих оперативную память: неоплаченные счета, гневное письмо от заказчика, которому он сорвал дедлайн на прошлой неделе, молчащий телефон Лены, пустота в холодильнике. Все это сливалось в единый гул, который был громче МКАДа. Внутренний шум.

Вибрация смартфона на столе прозвучала как выстрел. Илья вздрогнул, едва не опрокинув кружку с остывшим кофе. Неизвестный номер. Он никогда не отвечал на неизвестные. Это было одно из его правил выживания. Невидимый протокол безопасности, защищавший его хрупкий мир от вторжения извне. Но телефон вибрировал настойчиво, с какой-то истерической злобой. Он скользил по столу, подрагивая, словно живое, напуганное существо.

Илья сдался.

– Да, – голос прозвучал чужим, хриплым.

– Илюша? Это мама.

Он не сразу узнал ее голос. Мать. Еще один фоновый процесс, который он давно научился архивировать и отправлять в дальний угол жесткого диска. Они созванивались по праздникам. Разговор длился три минуты, состоял из дежурных вопросов и таких же дежурных ответов. «Как работа?» – «Нормально». «Деньги есть?» – «Да». «Ну, ты звони». Он не звонил.

– Что-то случилось? – спросил он, уже зная, что случилось. В ее голосе была та специфическая, натянутая до предела струна, которая бывает только перед плохими новостями.

– Бабушки больше нет, Илюш. Ночью. Тромб.

Слова не имели веса. Они были просто звуковыми волнами, набором данных. Тромб. Бабушка. Ночью. Он смотрел на экран, на проклятую «Aeterna». Ничего не изменилось. Пиксели не дрогнули. Шар в груди не сдулся и не лопнул. Он просто замер, став плотным, тяжелым, как кусок свинца.