Я не слышу тишину

На кухне завизжал чайник. Мокрые тарелки громко стучали друг о друга, выскальзывая из маминых рук. Телевизор играл во-всю, но на него никто не обращал внимания. У меня – наушники, у мамы – песенки под нос.

Я сняла чайник с плиты и налила кипяток в кружку.

Обожглась.

Сердце подпрыгнуло, глазам нечего было передать мозгу, и тот заставил всё тело стоять секунд пять в оцепенении – мол, разберись с обстановкой, человек. Что-то не так.

– Опять выбило! – близко вздохнула мама. Её было слышно даже сквозь биты попсовых песен.

Она прошла к входной двери, вышла в подъезд.

– Опять? – спросила я то ли темноту, то ли себя. Сняла наушники.

Мама долго включала и выключала рубильник на лестничной площадке. Щёлкала вверх-вниз. Сначала обычно, буднично, как и раньше. Потом с претензией – резко и громко. Потом с непониманием – медленно, робко. И наконец совсем без надежды – так, на всякий случай. Обычный «щёлк-щёлк».

Нет, света нет.

Кругом тьма, даже в соседних домах свет не горит. Я сняла наушники: в темноте музыку слушать не особо весело.

– Авария где-нибудь. Через час дадут, – слышалось эхо голоса соседки в подъезде.

– А я думала, у нас опять пробки выбило, – отвечало мамино эхо. – У нас каждую неделю выбивает.

– Так не включайте всё сразу, и выбивать не будет, – по-доброму посоветовала соседка.

Мама зашла в квартиру, закрыла дверь под освещением фонарика на моём телефоне.

– «Не включайте»! – передразнила она соседку. – А как не включать? Это ведь жизнь. Жизнь должна кипеть, кричать, светиться. А не вот так. Правильно, Анка? Ну и пусть мы платим вдвое больше за электричество. Зато живём как надо!

Наверное, мама хотела, чтобы соседка услышала эти слова, но её дверь захлопнулась раньше нашей. Я слышала.

Как так получилось, что темнота неразлучно связана с тишиной?

В общем-то, с мамой я была согласна: жизнь – в движении, в звуках, в свете и в тепле. Но стоило только свету покинуть нашу квартиру, как наша жизнь остановилась. Остановилась до победного пиканья микроволновки, вещающего о том, что провода снова полны электричества.

Микроволновка запищит, кухню зальёт искусственно-белый свет, зажужжит ноутбук, и проснётся диктор в телевизоре. Я надену наушники, мама домоет посуду. Всё станет как прежде. А пока что мы сидим с мамой за кухонным столом перед широкой, горящей мелким светом свечой.

– Мы так гадали с девочками, когда я молодой была, – вспомнила мама, глядя на свечу.

Наши с мамой тени двигаются по стене. Так дико, первобытно – огонь и тени. Скорее бы уже пропищала эта микроволновка.

– А сейчас ты старая, что ли? – попыталась я сделать комплимент.

– Суженый-ряженый… Это перед Рождеством обычно. А до Рождества ещё два месяца. Суженый… – Мама задумчиво смотрела на пламя.

Мы могли бы разбежаться по своим комнатам, сидеть там до того момента, когда дадут электричество. На телефоне ещё шестьдесят процентов заряда – можно слушать музыку. Но в темноте страшно одной. А если вокруг тишина, страшнее вдвойне.

Вот и мама замолчала. Лучше бы продолжала рассказывать про гадания или про работу. Да хоть про своего ухажёра Иваныча. Только бы не молчала.

– Анка… – Мама перевела взгляд с пламени на мои плечи, будто бы ей было стыдно смотреть мне в глаза.

– М? – выдавила я.

– Раз уж такое дело, раз уж свет отключили и мы тут сидим, говорим. А чего ещё делать-то? – Мама ухмыльнулась. – Даже не знаю, как тебе сказать… Хотя давно надо было. Ты только не злись. Да ты и не злишься никогда.