Гагана

Князя знобило. С самого утра Святослав ходил по лагерю хмур и мрачен. Начало весны выдалось буйным, но лёд никак не хотел отступать. Негостеприимный Днепр давал князю внеочередную отсрочку, чтобы подумать. Наконец в начале апреля река освободилась от ледяных оков. Святослав не хотел больше ждать. Уйдя с Доростола налегке, отдав всех остававшихся у него пленных и часть добычи, он отправился в Киев. Получилось так, что до холодов князь не успел, пришлось зимовать в устье Днепра с остатками своей дружины. На зимовье просидел чуть ли не полгода и теперь торопился наверстать упущенное.

Плыл отряд на ладьях вот уже несколько дней. Святослав, чем ближе они приближались к столице Руси, тем становился задумчивее. Вчера они сделали первый привал перед большим Ненасытецким порогом. Дружина сгрузилась на берег. Некоторые дружинники и коней взяли с собой, чтобы они свежей молодой травки пощипали. Разбили походный лагерь, разожгли костры, нажарили мяса. Тревога из сердца князя-воина не уходила. От вина он отказался. Лёг спать вместе со всеми: в головах конский потник, меч рядом.

Поднимался князь одним из первых, вместе с восходом солнца. Пока дружинники готовили пищу, он стоял на берегу, наблюдая за бегом мелких серых холодных волн. Природа отходила от зимней спячки неуверенно, спотыкаясь на каждом шагу. Бескрайние чумазые поля, непроходимые леса; весна, присолив порошком первой зелени, каждую ночь отходила обратно в заморозки.

– Что князь загрустил?

Святослав на голос не обернулся, он узнал его. К нему подошёл воевода Вельд, верный его военачальник, прошедший с ним последний, неудачный поход от Переяславца до Царьграда – туда и обратно. Могучий, похожий на столетний дуб, как все норманны, широкоплечий, невысокий, но длиннорукий воевода – первый в бою и первый на пиру. Его воинская удаль, пожалуй, уступала лишь мастерству князя. Его серые глаза – блестящие шары, смотрели из-под косматых бровей, излучая негаснущий огонь алчности разбойника, пришедшего в чужие земли грабить и убивать. Широкий ненасытный рот не могла срыть густая чернота бороды, нос, красноречиво намекающий на его главный порок, торчал вперёд красным трамплином.

– Всё ж домой с непустыми руками едешь. – Вельд встал с князем рядом, плечом к плечу.

– Что мне Киев? Там мать моя княжит. Она во Христа верит, а по мне такая вера для юродивых, а не для воинов. Мой дом в Переяславце, там все мои помыслы, там центр моей державы.

– Но ты же великий князь Руси.

– Я войну византийцам проиграл, это важнее. Не храбростью, да доблестью они её выиграли, а хитростью и золотом. Ничего, умнее станем. Два раза меня в одну волчью яму не заманят.

– Денег у них много, – с урчанием предчувствия удовлетворения извечного голода по злату, подтвердил Вельд.

– Что мне золото? Слава! Греки обманом выиграли, я в Киев возвращаюсь лишь для того, чтобы силы собрать. Обратно пойду, земли Болгарии верну. Вещий Олег прибил щит на воротах Царьграда, я же разобью их армии, возьму город, пленю императора. Тогда и поговорим.

– Гордо говоришь, правильно. Великое дело задумал, князь. Я с тобой. Верю, приведёшь нас к победе.

Святослав обернулся, посмотрел в упор на воеводу – глаза в глаза. Князь был одного роста с Вельдом, не столько кряжистый, сколько гибкий, сильный, неутомимый, побеждающий в схватках умением, а не при помощи грубой силы, хотя мощи тела ему было не занимать. Его выбритый череп украшал единственный длинный клок волос (позже такое мужское украшение стали называть оселедцем), на светлом лице выделялись свисающие ниже подбородка усы и раздавленный ударом вражьей палицы нос настоящего мужа войны. Глаза синие, глубокие, во время гнева темнеющие в бездонные омуты. Между бровями пролегала грозная складка. Настоящий славянин, гордость рода, гроза разномастной нечисти. Правитель, действующий мечом, прорубающим в стенах зла врата свободы – воли! Покоряя народы, он нёс им не порабощение, как другие завоеватели, а справедливость и выбор.