Никколо Макиавелли. Гений эпохи. Книга 2. Полет

Гуляя по центру Флоренции, и написав первую часть о жизни Никколо Макиавелли, ранее я не ощущал такого волнения, когда стоял как турист величественным дворцом Синьории. Теперь я понимаю почему для жителей эти зубчатые стены и грозная башня, возвышавшаяся на 94 метра, олицетворяли силу и независимость республики.

Я снова пришел на площадь, вымощенной серыми каменными плитами, ранним летним утром. Утреннее солнце только-только медленно поднималось над морем терракотовых крыш, окрашивая фасады палаццо в теплые оранжевые тона, отражаясь в окнах, обрамлённых изящной каменной резьбой эпохи кватроченто. Раздавшийся звон колоколов собора Санта-Мария-дель-Фьоре раскатисто отмерял утренние часы.

Я мысленно снова перенесся во Флоренцию, в 1500 год, когда с первыми лучами солнца уже бурлила жизнь в этот прекрасный для меня период – период Ренессанса. В то время вероятно, что торговцы в ярких одеждах уже расставляли товары, ремесленники с засученными рукавами спешили в свои мастерские, чиновники в строгих чёрных туниках и шапочках торопились на службу.

Глава 7. Королевская лилия.

«Я понял, что в политике нет места морали в обычном понимании этого слова. Есть только эффективность и неэффективность».

Н. Макиавелли

Воздух был напоен ароматами – свежевыпеченный хлеб из соседних пекарен, пряности с рыночных рядов, тонкий запах чернил и пергамента, доносившийся из открытых окон нотариальных контор. Флоренция дышала, жила, созидала – город искусства и коммерции, превративший своих банкиров в правителей, а торговцев в покровителей философии.

Никколо Макиавелли спешил по коридору к Второй канцелярии, его черная одежда, типичная для флорентийского чиновника, резко контрастировала с волнением, отражавшимся в его движениях.

Синьор Макиавелли! – окликнул его один из старших служащих. – Гонфалоньер желает вас видеть немедленно!

Они поднялись по винтовой лестнице с истёртыми от времени мраморными ступенями, в кабинет Пьеро Содерини, гонфалоньера юстиции – фактического главы Флорентийской республики. Макиавелли поправил свой старомодный, но чисто выстиранный воротник – маленькая деталь, говорившая о его скромном достатке и врождённом достоинстве одновременно, и постучал в дверь.

Кабинет Содерини впечатлял своей строгостью и изяществом одновременно. Просторное помещение с высоким сводчатым потолком, украшенным фресками со сценами триумфа Флорентийской республики, занимало угловое положение в палаццо. Высокие стрельчатые окна с разноцветными витражными вставками пропускали потоки утреннего света, создавая на мраморном полу причудливую мозаику из цветных пятен, освещая тяжелый дубовый стол, почерневший от времени и отполированный локтями нескольких поколений правителей. Стол был заставлен серебряными чернильницами искусной работы, завален картами с красными и черными пометками, завален пергаментными свитками, депешами в кожаных футлярах и письмами со сломанными печатями.

На стенах висели гобелены с городскими гербами и флорентийским львом, а между ними – географические карты Италии, Европы и известного мира. В углу комнаты на специальной подставке покоился глобус работы венецианского мастера – новейшее приобретение, отражающее недавние открытия португальских мореплавателей. Вдоль стен стояли тяжелые дубовые шкафы с государственными документами, каждый из которых был заперт на отдельный замок. Воздух был наполнен запахом сургуча, чернил, старой кожи переплетов и едва уловимым ароматом лаванды, которой окуривали помещение для защиты от заразы.