Дождь внутри черепа

Это началось с запахов. Мама всегда пахла «Красной Москвой», духами с нотами гвоздики и ванили, и тёплым утюгом. А потом этот запах стал перебиваться другим – сладковатым, забывчивым. Запахом несвежей простыни, которую она могла не менять неделю, потому что забывала.

Первую сирену я проигнорировала. Осень, ей 72. Она перепутала день визита к стоматологу. Пришла на сутки раньше, просидела в пустой очереди час. «У них сбой в компьютере, доча,» – сказала она по телефону, и в её голосе я услышала не раздражение, а растерянность. Я услышала, но отогнала мысль.

Вторая сирена была громче. Мы готовили селёдку под шубой на Новый год, наш фирменный семейный рецепт. Она стояла у разделочной доски и смотрела на свёклу. Смотрела долго, будто видел её впервые.

– Мам, что ты?

– А… что дальше-то, Танюш? – она повернула ко мне лицо, на котором было честное, детское недоумение. – Мы же… лук крошили?

Мы крошили лук час назад. Потом откладывали. Она сама сказала: «Пусть горечь уйдёт». Теперь она смотрела на свёклу, как на артефакт с другой планеты.

– Свёклу трем, мам.

– А, ну да! – она вспыхнула, засуетилась. Но в её движениях не было уверенности. Она терла свёклу медленно, осторожно, будто боялась её испортить.

Потом начались звоночки с телефона в три часа ночи.

– Таня? Ты спишь?

– Мама, что случилось?

– Ничего. Мне показалось, что я… забыла выключить газ. Но я проверила. Выключен.

– Спи, мамуль.

– Спи. Да, спи.

Она звонила три ночи подряд. На четвёртую я сорвалась.

– Мама, хватит! Купи чайник с автоотключением и спи спокойно! Я на работе завтра, мне вставать в шесть!

В трубке повисла тишина. Потом тихий, виноватый голос:

– Прости. Я больше не буду.

И положила трубку. Я потом час лежала, глядя в потолок, сжимая и разжимая кулаки от стыда. Она не звонила больше. И через неделю подожгла полотенце на ручке плиты, потому что поставила чайник и ушла смотреть сериал, забыв про него.

Официальный диагноз «смешанная деменция» поставили быстро. Я привела её к неврологу после случая с чайником. Она сидела на приёме прямая, подтянутая, с седыми волосами, уложенными в элегантную плетёнку. Отвечала на вопросы вежливо, чуть свысока.

– Доктор, у меня просто склероз возрастной. Все забывают.

– Марья Семёновна, а какое сейчас время года?

– Ну… Осень.

– А месяц?

Она задумалась. Лицо оставалось спокойным, но глаза забегали. Я видела, как она ищет ответ в пустоте.

– Сентябрь? Нет… Октябрь? Листья уже опали… – она улыбнулась доктору своей лучшей, учительской улыбкой. – За делами не слежу, доктор. Дочь всё знает, спросите у неё.

Доктор взглянул на меня. Я кивнула. Осень. Октябрь.

Потом были тесты. Нарисовать циферблат со стрелками, показывающими «без пятнадцати три». Она старательно вывела ровный круг. Цифры расставила по краю, но… в обратном порядке. С 12 до 1 против часовой. Стрелки нарисовала отдельно, рядом. Посмотрела на своё творчество, и вдруг её лицо исказилось от ужаса. Она поняла, что не справилась. Поняла, что её поймали. Она резко отшвырнула карандаш.

– Это глупости! Я не ребёнок, чтобы кружочки рисовать! – её голос дрожал от унижения.

В тот день, в машине, она всю дорогу молчала, глядя в окно. А потом, уже на пороге её квартиры, сказала, не глядя на меня: