В защиту разочарований

Всё началось с того, что в сорок три года я понял: программистом мне не стать. Месяц я корпел над курсами по Python, которые жена подарила на день рождения – с намёком, что пора бы осваивать профессию будущего, а не цепляться за прошлое. Месяц я смотрел в экран, где мигал курсор, словно насмешливое веко циклопа, и пытался понять, почему функция не возвращает то, что должна. В конце концов сдался – не потому, что не осилил, а потому что осознал простую вещь: можно научиться чему угодно, но далеко не всё стоит учить.

Это открытие пришло неожиданно, как приходят все настоящие открытия – не в момент напряжения, а в момент расслабления. Я сидел в кафе на Чистых прудах, пил остывший капучино и читал Чехова – «Скучную историю», которую перечитываю раз в пять лет, как иные сверяются с гороскопом. И вдруг меня осенило: старый профессор Николай Степанович посвятил жизнь науке не потому, что нашёл своё призвание в юности, а потому что однажды начал и не смог остановиться. Призвание – это не то, что находят; это то, во что врастают, как дерево врастает корнями в почву. И программирование для меня – песок, а не почва.

Вспомнился разговор с отцом, году в девяносто седьмом, когда я заканчивал школу. Отец работал инженером на заводе, где по полгода задерживали зарплату, но продолжал ходить туда каждый день – по инерции, что ли, или по верности какой-то внутренней дисциплине, которую я тогда не понимал. «Слушай, – сказал он мне, – не гонись за призванием. Призвание – это буржуазная выдумка, как любовь с первого взгляда. В жизни всё проще: выбираешь дело, которое не противно, и делаешь его хорошо. Если делаешь долго и хорошо – оно становится твоим».

Я тогда посмеялся над ним – посмеялся добродушно, как смеются дети над родителями, которые не понимают, что мир изменился. Мир действительно изменился: наступали нулевые, время, когда казалось, что всё возможно, что достаточно захотеть – и ты станешь кем угодно. Следуй за мечтой, делай то, что любишь, и деньги придут сами – эти мантры звучали отовсюду, из глянцевых журналов и с экранов телевизоров. Мы поверили в них, как поколение наших родителей верило в светлое будущее. И точно так же разочаровались.

Впрочем, разочарование – штука полезная. Отрезвляет, как холодная вода наутро после застолья. Я перепробовал многое: работал журналистом в газете, которая закрылась через год; преподавал английский, пока не понял, что терпеть не могу исправлять одни и те же ошибки; пытался открыть книжный магазин, который прогорел ровно через восемь месяцев, не дожив до первого юбилея. Каждый раз начинал с энтузиазмом, заканчивал с усталостью. И каждый раз думал: может, это не моё? Может, я ещё не нашёл себя?

Только к сорока понял, что искать себя – занятие столь же бессмысленное, как искать смысл жизни. Смысла нет в природе, его создают. Себя нет в готовом виде, его выстраивают. Как в той старой советской шутке про скульптора: «Как вы создали такого прекрасного слона?» – «Очень просто: взял глыбу мрамора и отсёк всё лишнее». Вот только в жизни ты сам и мрамор, и скульптор, и молоток с зубилом.

В две тысячи восемнадцатом наткнулся на исследование – американское, естественно, у них там каждый чих изучают и публикуют – о людях, которые ищут своё призвание. Выяснилось, что такие люди чаще других бросают начатое, потому что ждут от работы непрерывного вдохновения. Они представляют призвание как состояние перманентного счастья, где всё даётся легко и радостно. Но ведь это чушь собачья! Даже Пушкин, которому, казалось бы, писать стихи было так же естественно, как дышать, жаловался в письмах на скуку и апатию. «Лета к суровой прозе клонят» – это не просто красивая строчка, это крик души человека, который понял: вдохновение приходит и уходит, а работа остаётся.