Кирпичики

Ностальгия – чувство лживое. Все знают об этом, но мало кто признаётся. Любовь к прошлому обычно строится не на воспоминаниях о том, что было, а на фантазиях о том, чего не было. Когда я думаю о своём детстве в Учалах, я вспоминаю запах свежескошенной травы, звон велосипедной цепи, болтающейся на солнце, шелест страниц книг, которые я читал под старой яблоней, – словом, всё то, что превращает убогое существование советского ребёнка из провинциального городка в идиллию, достойную пера Марка Твена.

Мне сорок пять, я живу в Москве уже больше двадцати лет, и иногда меня спрашивают, скучаю ли я по родине. «По родине? – переспрашиваю я. – По Учалам?» И делаю скептическую мину, подразумевающую превосходство столичного жителя над провинциальной жизнью. Этой миной я пытаюсь скрыть от собеседника простую истину: Учалы – это и есть моя настоящая жизнь. Всё, что случилось потом – брак, ребёнок, развод, второй брак, ещё один ребёнок, карьера, деньги, путешествия – всего лишь надстройка над фундаментом из учалинского детства.

В августе 2025 года, после долгих уговоров жены, я решился на поездку в Башкирию – показать детям места, где вырос. Максиму было шесть, Соне – четыре, самый подходящий возраст, чтобы впитывать впечатления, не задавая слишком много неудобных вопросов. По крайней мере, я так думал.

Самолёт приземлился в Уфе, там мы взяли машину напрокат. Дети начали капризничать, едва мы выехали из аэропорта. Я включил им мультфильмы на планшетах, и они притихли. Лера листала ленту соцсетей. Я смотрел на дорогу, и чем дальше мы продвигались на восток, тем сильнее во мне нарастало ощущение: я возвращаюсь не домой, а в прошлое. Словно машина времени, наш арендованный «Hyundai» мчал нас не только по трассе М5, но и по временной оси – от благополучных нулевых и десятых к ветхим девяностым, потом к убогим восьмидесятым и, наконец, к еле живым шестидесятым, когда Учалы получили статус города.

Мы остановились на ночь в гостинице, утром позавтракали и двинулись на прогулку по городу.

– Знаешь, – сказала Лера, провожая взглядом очередной покосившийся деревянный дом, похожий на декорацию из фильма «Сталкер», – всё это выглядит довольно… атмосферно.

Я хмыкнул. Лера всегда умела находить положительные стороны в самых безнадёжных ситуациях. Это качество очень помогало в первые годы нашего брака, когда мы снимали крошечную комнату в коммуналке на Электрозаводской и выплачивали кредит за подержанную «Ладу».

– Милый, – продолжила она, – может, покажешь детям какие-нибудь памятные места? Дом, где жил, школу?

– Конечно, – я взял Максима за руку. – Идёмте, путешественники, покажу вам древние руины Учалов. Соня, перестань собирать фантики, они грязные.

Мы медленно шли по улицам, которые за двадцать лет моего отсутствия, казалось, не изменились совсем. Те же выбоины на асфальте, те же облупленные лавочки у подъездов, те же старушки, только лица другие. Старая школа – кирпичное трёхэтажное здание с пыльными окнами и трещинами на фасаде – встретила нас закрытыми дверями и табличкой «Не входить, аварийное здание».

– Здесь я учился, – сказал я Максиму. – А вон там, видишь стройку? Она существовала, когда я был совсем маленьким. И до сих пор стоит, представляешь?

Максим посмотрел на полуразрушенное здание с зияющими глазницами окон, где вместо стёкол – чёрные провалы, и промолчал. Соня безразлично болтала ножками, сидя у меня на плечах.