Канат - Александр Грин

Канат

Страниц

15

Год

Если бы я был наполнен самыми страшными из всех возможных физических болезней - оспой, холерой, чумой, спинной сухоткой или проказой, я все же не чувствовал бы себя так отравленным и безнадежным, как в дни, когда моя реальность преображается под влиянием моего грандиозного воображения. Скованному в образы величия человеческой истории, мой разум становится домом для злых и одновременно сладких фантазий, которые коваются в самых глубинах моей сознательной мысли.

Все начинается с того, как вижу себя в роли великих исторических деятелей - олицетворений мощи и власти. Я исследую эпохи, в которых осуществляются благородные цели и бесконечное человеческое величие. Мои фантазии генерируют образы значимых мировых деятелей, чьи решения определяют судьбы государств и народов.

Одной из моих самых мощных фантазий является воображаемое общение с великим Александром Македонским. Я погружаюсь в его мощный ум и величественную физическую силу, ощущая, как его стратегические маневры принесли ему легендарную славу. В окружении его соратников и армии, я побужден воплотить свою смелость и военное искусство.

Мои фантазии проникают и в эпоху Возрождения, где населены великие умы, дающие жизнь новым идеям и откровениям. Я призрак в студии Леонардо да Винчи, в то время как он рисует «Мона Лизу», одну из самых загадочных произведений искусства. В лице Рафаэля Санти, я изучаю его божественные полотна, восхищаясь его мастерством и великолепной композицией.

Мои фантазии переносят нас и в эпоху Просвещения, где я обнаруживаю удивительных мыслителей и философов. Я пребываю в кругу Вольтера, обмениваясь идеями о свободе и толерантности. Затем я становлюсь покровителем Георга Вильгельма Фридриха Гегеля, погружаясь в его сложные концепции диалектики и исторического развития.

Какими бы великими ни были эти фантазии, я всегда возвращаюсь к своей реальной жизни, наполненной обыденными заботами и стремлением к совершенству. Но благодаря моему воображению, я могу умыкнуться от реальности и сквозь века ощутить мощь и привлекательность человеческой величины.

Читать бесплатно онлайн Канат - Александр Грин

I

Если бы я был одержим самой ужасной из всевозможных болезней физического порядка – оспой, холерой, чумой, спинной сухоткой, проказой, наконец, – я не так чувствовал бы себя отравленным и погибшим, как в злые дни ужасной и сладкой фантазии, закрепостившей мои мозг грандиозными образами человеческих мировых величин.

Кому не случалось, хоть раз в жизни, встретить на улице блаженно улыбающуюся личность, всегда мужчину, неопределенного или седоволосого возраста, шествующего развинченной, но горделивой походкой, в сопровождении любопытных мальчишек, нагло смакующих подробности нелепого костюма несчастного человека?

Рассмотрим этот костюм: на голове – высокая шляпа, утыканная петушьими и гусиными перьями, ее поля украшают солдатская кокарда, бумажка от карамели и елочная звезда; сюртук, едва скрепленный сиротливо торчащей пуговицей, испещрен обрывками цветных лент, бантами и самодельными орденами, из которых наиболее почетные, наиболее внушительные и грозные обслужены золотой бумагой. В руке безумца палочка с золотым шариком или сломанный зонтик, перевитый жестяной стружкой.

Это – король, Наполеон, Будда, Христос, Тамерлан… все вместе. Торжественно бушует мозг, сжигаемый ядовитым светом; в глазах – упоение величием; на ногах – рыжие опорки; в душе – престолы и царства. Заговорите с грандиозным прохожим – он метнет взгляд, от которого душа проваливается в пятки пяток; вы закуриваете, а он видит вас, стоящего на коленях; он говорит – выкрикивает, весь дергаясь от полноты власти: «Да! Нет! Я! Ты! Молчать!» – и эта отрывистая истерика, мнится ему, заставляет дрожать мир.

Такой-то вот дикой и ужасной болезнью, ужасной потому, что – перевернем понятия – у меня бывали приступы просветления, я был болен два года тому назад, в самую счастливую, со стороны фактов, эпоху моей жизни: брак по любви, смешные и хорошие дети – и золото, много золота в виде бледных желтых монет, – наследство брата, разбогатевшего чайной торговлей.

II

Я потерял в памяти начало болезни. Я никогда не мог впоследствии, не могу и теперь восстановить то крайне медлительное наплывание возбужденного самочувствия, в котором постепенно, но ярко меняется оценка впечатления, производимого собой на других. Приличным случаю примером может здесь служить опрокинутость музыкального впечатления, вызываемого избитым мотивом. Нормальный порядок дает вначале сильное удовольствие, понижающееся по мере того, как этот мотив, в повторении оставаясь одним и тем же, заучивается детально до такой степени, что даже беглое воспоминание о нем отбивает всякую охоту повторить его голосом или свистом.

Такая избитость мотива делает его надоедливым и пустым. Теперь – если представить шкалу этого привыкания в обратном порядке – получится нечто похожее на шествие от себя, как от обыкновенного человека, к восхищению собой, – во всех смыслах, – к фантастическому, счастливому упоенью.

Я не могу точно рассказать всего. Меня это волнует. Я как бы вижу себя перед зеркалом в вычурно горделивой позе, с надменным лицом и грозно пляшущими бровями. Но – главное, главное необходимо мне рассказать потому, что в процессе писания я, обнажив это главное от множества перемешанных с ним здоровых моментов, ставлю между ним и собой то решительное расстояние зрителя, когда он знает, что не является частью мрачного и унылого пейзажа.