Ангел

Комната пахла сыростью, забытым кофе и несказанными словами.

Окно с рассохшимися рамами было наполовину занавешено тяжёлыми графитовыми шторами – дневной свет пробивался лишь узкой полосой, подсвечивая пыль, будто воздух сам начал рассыпаться на части.

Джуба лежала на узком диване, завернувшись в пальто цвета мокрого асфальта. Мех подкладки уже вытерся, ткань на локтях протёрлась до тонкости бумаги. На ней не было макияжа – только следы бессонных ночей и чуть влажный блеск на скулах. Губы потрескались. Волосы – иссиня-чёрные, густые, слиплись на затылке.

В этой тишине казалось, что слышно, как кожа покрывается холодным потом.

Её звали Джуба Ферро – имя звучало по-испански плавно, почти как музыка. Ей было двадцать пять, и она всё ещё держалась красиво. Даже в этом состоянии, даже в этой темноте.

Когда-то она умела входить в любое пространство, будто нажимая на невидимый переключатель: головы поворачивались, дыхание сбивалось. Высокие скулы, выразительные тёмные глаза с поволокой, тонкие пальцы, движения – как у хищницы, но сдержанной. Стиль – минималистичная роскошь, чуть винтаж, чуть фатализм. Её образы были как дорогой парфюм – немного резкие, но незабываемые.

Сейчас она выглядела так, как будто вырезана из старой плёнки. Тень той, кем была. Или кем могла бы быть.

Холод проникал под пальто. Уже третий день её лихорадило – не было ни сил встать, ни возможности вызвать врача. Горячка выжигала мысли. В ушах стоял гул.

На полу, рядом с диваном – разбитая кружка, книга без обложки, пустая пачка лекарств. Ещё дальше – блокнот, в котором она когда-то рисовала дизайн упаковки для своих духов.

Барселона была за окном – прекрасная, равнодушная. Ни её шум, ни её свет не могли пробиться внутрь.

Она пыталась уснуть, но сон не приходил. Каждый раз, когда она закрывала глаза, перед ней вставал один и тот же образ – она в белом пальто, с распущенными волосами, на мосту. Под ногами – вода. Перед глазами – пустота.

Никто не знал, как сильно ей хотелось исчезнуть. Не умереть – просто выключиться. Перестать быть нужной даже самой себе.

Однажды у неё была мечта – открыть свой парфюмерный дом, создать аромат, который будет помнить каждый. Но теперь она с трудом вспоминала, зачем вообще жила здесь.

Пальцы дрожали. Она подняла руку, провела по губам – сухим, измождённым, будто чужим.

Джуба встала, пошатываясь. Шагнула босиком по холодному полу, дошла до зеркала в коридоре. Посмотрела на себя.

– Кто ты сейчас? – спросила она. Никто не ответил.

На стене тикали часы. Их ритм – единственный, что был живым в этой квартире. Остальное – умерло, или пряталось.

Телефон лежал на подоконнике, как бесполезная вещь. Экран – чёрный, мёртвый. Ни одного уведомления.

– Может, сломался, – пробормотала она, сев на край дивана и глядя на него, будто на врага.

Пальцы коснулись экрана. Тот послушно загорелся: 14:42. Никаких пропущенных, ни одной новой записи. Пустота.

Голод стал физическим. Сначала была слабость, потом – боль. Затем – мутная лёгкость, как перед обмороком. На кухне – только вода, в холодильнике – кусок лимона и баночка горчицы. В сумке – мелочь, которой не хватит даже на булку.

Она открыла мессенджер. Пролистала переписку. Кастинг-директор: "Спасибо, не наш типаж". Два агентства не ответили вовсе. Подруга – бывшая коллега по фотостокам – проигнорировала последнее сообщение, отправленное неделю назад: "Слушай, ты не знаешь, у кого сейчас съёмки нужны? Любые, хоть тестовые."