Истории Горюхина

Деда моего отца зовут Константин, он огромен, страшная борода его до колен. Сидит себе на кровати и что-то говорит мне или ничего не говорит, а только улыбается, впрочем, может, и не улыбается. Я боязливо выхожу из комнаты на кухню, где около высокого массивного буфета стоит молчаливая прабабушка Татьяна, тоже очень высокая. Прабабушка открывает скрипучую дверцу буфета и, возможно, хочет достать мне чего-нибудь вкусненького, но, не дождавшись угощения, я бегу на улицу, ведь летом во дворе, как, наверное, и в другие времена года, которые я пока не помню, столько неотложных дел. Потом я проживу огромную жизнь длиною в осень и зиму, и 28 февраля 1969 года мне надарят кучу всяких подарков, потому что на вопрос, сколько мне лет, я смогу показывать большим тетькам и дядькам три вытянутых вверх пальца. Потом времена года замельтешат велосипедными спицами, в какой-то из скучных вечеров, перелистывая семейный фотоальбом, я переверну фотографию маленького старичка со всклокоченной бородкой и прочту на обороте, что это Константин Иванович Горюхин, почивший 1 января 1969 года в возрасте 99 лет.

Впрочем, вру. Все было не так. Деда моего отца зовут Константин, он огромен, страшная борода его до колен. Сидит себе на кровати и говорит мне:

– А садись-ка, Егорка, мне на коленку, только бороду не прищеми. Расскажу я тебе нашу родословную.

Паренек я был молодой, шустрый – прыгнул ему на коленку, цепкими ручонками за бороду ухватился для равновесия:

– Шежере, что ли?

Константин Иванович одобрительно погладил меня по льняной головке:

– Оно самое. Так слушай. Поехала в 1767 году Екатерина II Алексеевна Великая из Москвы в Казань.

– Ну! – возмутился я. – Ты бы, прадедуля, еще с неандертальцев начал, я же засну!

Но Константин Иванович крепким подзатыльником тут же меня переубедил.

– И проезжала Екатерина мимо одного населенного пункта, в котором жили крещеные чуваши. Ну и, как водится, высунулась в окошко кареты и спросила у одного из крещеных: «Что за поселение такое?» А чуваш, хоть и крещеный, но ведь не полиглот же, поэтому отвечает: «Мин по-русски белмей». Тогда Екатерина и говорит Потемкину: «Запиши, Григорий Александрович, на манжете, что по дороге в Казань проезжала я мимо не то села, не то поселка под названием Белебей, и очень мне этот Белебей понравился, и непременно я этот Белебей как-нибудь награжу». Украсил ли Потемкин Белебей, как и другие убогие российские деревеньки и селения, бутафорскими нарядными домиками – не знаю. Но ведь царица-матушка действительно наградила Белебей – в 1781 году он получает статус уездного города, а в 1782-м собственный герб.

– А мы тут при чем? – удивился я с детской непосредственностью.

– Слушай дальше, пострел. Потемкин-то на манжете царицыны слова записал, но своим умом государственным подумал, что неплохо бы в этот Белебеевский уезд кержаков сослать, найти им захудалую деревеньку, Подкатиловку какую-нибудь, и чтоб сидели там и своему старому Христу двумя пальцами крестились, – сказал Константин Иванович и перекрестился двумя пальцами.

– Во как! – смекнул я, в какую сторону клонит мой прадед, глава местной старообрядческой общины. – А откуда он нас переселил?

– Знамо откуда – из села Горюхина. Говорят, барин секунд-майор, подполковник по нынешнему, Петр Иванович Белкин очень переживал по этому поводу, сын его Иван Петрович потом написал что-то про нашу деревеньку, но он был вроде тебя – без царя в голове, поэтому накатал пародию да и умер вскорости, до тридцати лет не дожил. Но об этом надо было у моего папеньки Ивана Сергеевича и брата его Луки Сергеевича спрашивать, они бы тебе и про поэта Архипа Лысого рассказали, и про старосту Трифона, и про Дериуховых с Перкуховыми, и про замечательный горюхинский обычай выдавать тринадцатилетних мальчиков за двадцатилетних девок…