Все жанры Все авторы
Тюрьма - Максим Горький

Тюрьма

Страниц

20

Год

—

«Над серым городом неподвижно плыли плотные тучи, выглядывая из-за зарослей огромных небоскребов. Мелкий дождь медленно пропитывал грязную землю, создавая ощущение тусклой, тревожной ткани, окутывающей все улицы... Попутно, полицейские в цепи стояли готовые к действию, а на мокром тротуару толпа мужчин и женщин медленно двигалась, прижимаясь к сырым стенам домов. Над головами все время витал глухой, загадочный шум, как эхо надежды на лучшее. Серые, угрюмые лица, напряженные челюсти, призрачно опущенные глаза. Кто-то из толпы попытался улыбнуться и пошутить, пытаясь замаскировать свое ощущение бессилия. Иногда раздавался приглушенный крик возмущения, но он звучал как-то слабо и неуверенно, будто человек не мог определиться: пора ли бунтовать или уже совсем поздно?...».

Протяжная непогода окутывает мрачный город и творит свои законы. Под густыми серыми тучами, словно охранным кольцом, стоят небоскребы, скрывающие надежду на солнечные лучи. В то время, как мелкий дождь безжалостно бьется о грязные улицы, будто пытаясь проникнуть сквозь тревожную ткань реальности. Между тем, на мокрых тротуарах, полицейские бдят в ожидании возможных беспорядков, а толпа мужчин и женщин движется медленно, прижимаясь к сырым стенам домов. Все вокруг наполнено глухим, загадочным шорохом – отражением неуверенности и смуты. Серые, мрачные лица, сжатые челюсти и неуловимо опущенные глаза – так описываются люди, овладевшие идеей безысходности и бессилия. Возможно, однако, кое-кому удается улыбнуться и шутить, стараясь забыть о трагедии и встретить утро с надеждой. Иногда раздается запертый крик возмущения, но он кажется приглушенным и безнадежным – как будто каждый из присутствующих еще колеблется: бунтовать против системы или уже поздно что-либо делать?...

Читать бесплатно онлайн Тюрьма - Максим Горький

I

Над городом неподвижно стояли серые тучи; на грязную землю лениво падал мелкий дождь, окутывая улицы тусклой, дрожащей тканью…

Окружённая плотной цепью полицейских, по мокрому тротуару, прижимаясь к сырым стенам домов, медленно шла густая толпа мужчин и женщин, а над нею колебался глухой, неясный шум.

Серые, сумрачные лица, крепко сжатые челюсти, угрюмо опущенные глаза. Кое-кто растерянно улыбается и развязно шутит, стараясь скрыть обидное, тяжёлое сознание бессилия. Порою раздаётся сдавленный крик возмущения, но он звучит тускло и неуверенно, как будто человек ещё не решил: пора возмущаться или уже – поздно?

Усталые лица полицейских озабочены, озлоблены. Капли дождя тускло блестят на шапках и усах. И на людей, – побеждённых без боя, – вместе с дождём лениво падают крупные, липкие хлопья снега – опускается угрюмая печаль.

– Загоняй во двор! – крикнул кто-то осипшим голосом.

Началась давка, люди, как овцы, тесно прижимаясь друг к другу, тёмным потоком вливались во двор. Их негодующие крики зазвучали громче, нервнее, послышались резкие возгласы озлобления, высокие голоса женщин зазвенели слезами…

Весёлый, добродушный здоровяк, студент первого курса Миша Малинин шёл в середине толпы и наивными голубыми глазами жалостно осматривал бледные, злые, растерянные лица вокруг себя. Крики женщин, нервный смех, глухой ропот волновали его; задыхаясь в тесноте, полный тяжёлым чувством стыда, готовый плакать от негодования, расталкивая окружающих, он старался скорее пройти во двор, чтобы спрятаться там, отделить себя от всех, остаться одному.

…Чьи-то маленькие цепкие руки крепко схватили его за рукав пальто – он увидел пред собой бледное лицо с огромными влажными глазами. Это лицо, мокрое от слёз или дождя, поднялось к его лицу, и ярко-красные, судорожно перекошенные губы, вздрагивая, горячо зашептали:

– Я – не пойду!.. я не могу, не хочу! Он толкнул меня… он не смеет… скажите ему…

Девушка задыхалась, трясла головой, и чёрные кудри мятежно осыпали её мокрые щёки и белый высокий лоб.

– Не смеет! – вдруг закричала она, покрывая своим голосом весь шум, взмахнула рукой, выпрямилась, и глаза её вспыхнули.

Тогда и в груди Миши тоже вспыхнул огонь, жгучими струйками разлился по жилам, выжег стыд, наполнил грудь юношеской отвагой. Миша рванулся вперёд, – чёрная масса расступилась под его напором, как грязь от камня, упавшего в неё… Он увидал пред собой высокого человека, в серой шинели, и звенящим голосом закричал на него:

– Вы не смеете бить!

– Да – э! Кто ж бьёт? – раздражённо отмахнувшись рукой, возразил серый человек. Его утомлённое лицо с рыжими усами исказилось пренебрежительной гримасой, и, положив руку на плечо Миши, он сказал:

– Ну, прошу вас, – идите же!

Миша видел его гримасу и почувствовал в сердце острый укол обиды.

– Я – не пойду! – свирепо закричал он. – Мы не пойдём… мы не стадо! Довольно насилий!

Все красивые, сильные слова, какие он слышал о свободе, о человеческом достоинстве, хлынули из его груди горячим ручьём и засверкали над людьми, зажигая у одних гнев, у других – страх. Опьянённый звуками своего голоса, оглушённый пёстрым вихрем криков, он закружился в толпе, точно искра в чёрной туче дыма, и не заметил, как его схватили, вырвали из толпы, – очнулся только на извозчике.

Вам может понравиться: