– Хватит прятаться, милая, – вкрадчиво произнес Саймон, не оборачиваясь, – я знаю, что ты здесь! Выходи!
Поколебавшись, я вышла к нему. Он обернулся и одарил меня улыбкой, от которой мне стало жутко. Всполохи огня за спиной создавали вокруг его силуэта ореол, на стены ложились неровные тени.
– Похоже, ты проникла в мою маленькую тайну, Уна? И что теперь прикажешь с тобой делать, а?
Вопрос, не предвещавший для меня ничего хорошего…
Я – вымышленный персонаж. Хотя бы потому, что все, рассказанное здесь, пропущено через фильтр. До сердцевины не доберешься. Мы раскрываем другим только то, что считаем нужным, суть же оставляем себе. Саймон учил, что повествование от первого лица ограничено, и не каждый сможет вытянуть его так, чтобы читателя захватило и не оставляло до последней строчки. Но разве нашу жизнь мы видим иначе? Только так, только своими глазами, и неважно какова она, объективная реальность. Что было на самом деле, а что – лишь игра моего воображения?
Никто не сможет достоверно рассказать о том, что с ним произошло. Под давлением времени восприятие меняется, мы не можем передать, что чувствовали, мы передаем то, что кажется нам реальным сейчас. Что-то стирается из памяти, что-то становится ярче, появляются новые смыслы и рождаются новые образы, не имеющие никакого отношения к нам в тот момент. Наступает момент, когда прошлое настойчиво требует, чтобы его облекли в слова и дали ему новое продолжение.
Только пройдя весь путь, мы можем сказать, что он принес – постижение или разочарование. А пока мы находимся внутри событий, то, словно во тьме, нащупываем то направление, в котором нужно двигаться, чтобы не сбиться, не увести свою душу в те лабиринты, из которых уже не найдется выхода.
Меня зовут Ульяна Совершенная. Наивные люди полагают, если у тебя незаурядное имя, то и жизнь должна быть необычной, увлекательной, полной приключений и тайн. Будь я, скажем, Машей Ивановой, никого бы не удивило, работай я официанткой в придорожной забегаловке или (как собственно и есть) библиотекарем. Но Ульяна Совершенная – о, девушка с таким именем обречена на то, чтобы доказывать всем свою исключительность. Я же, по иронии судьбы, росла тихим и домашним ребенком, никак не оправдывала звучное имя и ничем не выделялась среди сверстников.
Кстати, последние, как водится, немало поиздевались надо мной. Я была и Улиткой, и Яной-обезьяной, и Пчелой, потому что они в ульях живут. Самая изощренная насмешка, когда кто-нибудь из мальчишек тянул: «Ну, ты, Совершенная…» Дура, читалось за скобками. Не знаю, чем руководствуются родители, давая детям необычные имена, но всегда сочувствую жертвам подобных экспериментов.
Сама я долго не могла определиться, на каком производном имени остановиться и как называться в компании при знакомстве. Поэтому предоставляла собеседнику самостоятельно решать этот непростой вопрос. Чаще всего обращались – Уля. Уля, так Уля. Теоретически я могла бы сменить имя при получении паспорта, но не хватило решимости, к тому же я так и не придумала подходящего варианта.
Осознание собственной значимости пришло ко мне намного позже, в ходе событий, о которых я и собираюсь рассказать. Идея отправить Саймону Чармеру письмо была своеобразной попыткой совершить хоть что-то, выходящее за рамки моей бесцветной, с некоторых пор, жизни. Сама не знаю, что на меня нашло в тот вечер! Видимо, слишком велико оказалось влияние его последней книги, которую я дочитывала после окончания рабочего дня.
