Время перемен

Аэропорт дышал равномерно, как живое существо из стекла и металла. Шум голосов, шаги по плитке, гул тележек – всё сливалось в одно непрерывное, утомляющее дыхание. Люди вокруг спешат: кто-то смеётся, кто-то ругается в телефон, кто-то тащит чемодан, который больше него самого. Лондон ждёт. Серый, промозглый, терпеливый, как отец. Я не помню, когда в последний раз думал о нём без раздражения. Кажется, никогда.

Он не кричал, когда отправил меня в Штаты. Не сказал ни слова – просто подписал бумаги и отвернулся. Казалось, ему всё равно, где будет его единственный сын. Виктория тогда стояла рядом. Сложив руки, с безупречной улыбкой, как будто наблюдала за чем-то неизбежным. Она знала, что победила. Она умела шептать тихо, но ядовито – и отец всегда слушал её. «Так будет лучше для всех», – сказала она. И он поверил.

Теперь я почти слышу, как он произнесёт, с тем же бесстрастием, как в тот день: «Ты вернулся. Хорошо».

Я замедляю шаг у панорамного окна. На мгновение мне кажется, будто смотрю на чужого человека. Тёмные, чуть взъерошенные волосы падают на лоб, глаза – холодные, серо-голубые, будто вымытые временем. Кожа бледная, недосып сделал свое дело, как у тех, кто давно не видел солнца. Белая рубашка расстёгнута на вороте, костюм сидит идеально, но всё равно кажется чужим.

Что же мне сказать отцу? «Привет, отец. Я разочаровал тебя дважды – сначала, когда ушёл, потом, когда вернулся». Звучит честно. И глупо.

Я касаюсь билета в кармане – холодная бумага, будто напоминание, что назад дороги нет. Из динамиков объявляют мой рейс. Голос женский, безэмоциональный. Я поднимаю взгляд, втягиваю жадно воздух. Пора. Нью-Йорк остаётся за спиной – быстрый, резкий, с едкой перчинкой суеты.

А впереди ждет Лондон. Город, где всегда пахнет дождём и сожалением. Город, в котором меня ждёт человек, к которому я лечу не за прощением, а за ответом, которого, возможно, не существует.

Я приближаюсь к стойке регистрации. Очередь движется медленно, но мне это даже нравится – время будто тянется, давая шанс привыкнуть к мысли, что я действительно возвращаюсь. Передо мной девушка в пиджаке перелистывает паспорт, печатает что-то на клавиатуре, кивает кому-то из соседей. Когда подходит моя очередь, я протягиваю документы.

Она поднимает на меня глаза – светлые, внимательные, без тени раздражения, как будто ей и вправду интересно, кто я и куда лечу.

– Лондон? – спрашивает, улыбаясь.

Я киваю.

– Возвращаетесь домой?

Домой. Слово звучит неожиданно мягко. Я не слышал его давно – по крайней мере, не с таким оттенком.

– Да, – отвечаю после короткой паузы. – Домой.

Она улыбается чуть шире, ставит штамп, протягивает мне билет и паспорт.

– Приятного полёта, мистер Хартман.

Я беру документы, и вдруг – почти физически – чувствую, как что-то внутри откликается. Нечто лёгкое, будто вспышка под рёбрами. Не восторг, нет. Скорее – тихое, забытое чувство принадлежности. Как будто, несмотря на всё, где-то там, под слоем боли, сомнений и чужих ошибок, слово «дом» всё ещё имеет для меня смысл. Пальцы машинально сжимают билет. Я благодарю девушку и иду прочь от стойки, чувствуя, как с каждым шагом Нью-Йорк и моя уже привычная жизнь отдаляется.

После регистрации я прохожу досмотр – привычная рутина, запах металла, холодный голос охранника, короткий звуковой сигнал сканера. Я двигаюсь почти автоматически, как будто тело помнит, что делать, а сознание блуждает где-то в стороне.