Кундалини и Кретинизм

Глава 1: Прибытие Вируса

Ливень хлестал по щербатой брусчатке, словно сам Небожитель отбивал чечетку на бренной земле. Горы вокруг, еще минуту назад казавшиеся вечными исполинами, теперь тонули в молочной мгле, лишь изредка позволяя разглядеть свои острые, черные клыки сквозь пелену водяной пыли. Впрочем, Григорию Громову было глубоко наплевать на пасторальные пейзажи. Его мир сузился до пульсирующей боли в затылке, привкусом дешевой сигары во рту и непреодолимым желанием найти хоть какой-то приют. И неважно, что привело его сюда – не то смутные воспоминания о неудачной попытке покорить очередную "неприступную вершину" (женщину, разумеется), не то просто извечная тяга к приключениям, которая с возрастом трансформировалась в потребность постоянно попадать в одну неловкую ситуацию за другой.

Он шел уже который час, или век – время давно потеряло смысл. Ноги в тяжелых, промокших насквозь ботинках мерно хлюпали по грязи. В кармане бренчал пустой портсигар, а в бутылке, которую он прижимал к груди, не больше пары глотков виски. И вот, когда его внутренний компас окончательно сбился, а легкие начали протестовать против разреженного горного воздуха, из тумана выплыл он. Монастырь.

Необычное строение. Не те привычные по книгам и фильмам храмы с золотыми куполами. Этот был сложен из потемневшего камня, местами поросшего мхом, и скорее напоминал заброшенную крепость, чем обитель духа. Над ним не вились молитвенные флажки, лишь редкие выветрившиеся обрывки ткани, которые, казалось, висели тут со времен сотворения мира. Деревянные ворота, массивные и неповоротливые, были приоткрыты, словно приглашая войти. Или, скорее, втягивая.

Гром постоял минуту, хмыкнул. "Ну что ж, бляха муха, хоть крыша над башкой будет". Он толкнул ворота. Дерево скрипнуло так протяжно, словно стонала сама вечность. Внутри было тихо. Слишком тихо. Только шум дождя и его собственное хриплое дыхание. Он сделал несколько шагов по вымощенному двору, который казался залитым призрачным лунным светом, пробивающимся сквозь рваные облака.

И тут они появились. Из разных дверей, из-за углов зданий, из-под нависающих балконов. Монахини. Не те суровые, аскетичные фигуры, что он представлял. Эти были… изящны. Движения их были плавными, почти бесшумными, словно они не шли, а скользили по воздуху. Они носили простые, но хорошо сшитые одежды из грубого полотна, однако ткань ниспадала по их фигурам с такой грацией, что казалось, будто перед ним ожившие статуи. Лица их, поначалу скрытые в полумраке, по мере приближения прояснялись. Молодые и не очень, но все с удивительно спокойными, почти неземными лицами. И глаза. Вот что было самое странное. В них не было ни испуга, ни осуждения. Лишь безмятежное любопытство. И что-то еще, очень смутное, едва уловимое, что-то, что заставило Грома невольно облизнуться.

– Приветствую вас, путник, – произнес тонкий, но четкий голос. – Кажется, путь ваш был тернист, а ливень – настойчив. Позвольте предложить вам укрытие от непогоды и чашу горячего чая, дабы вы могли восстановить гармонию своих телесных оболочек.

Гром моргнул. Это говорила молодая монахиня, та самая Сестра Кали. Она стояла чуть впереди остальных, и в ее глазах, больших и выразительных, было нечто такое, что заставило его внутренний радар ловеласа дернуться.