Подлая крыса

КРЫСА

Солнце медленно сваливалось в таинственный омут морозного тумана. Серый сумрак окутал мощные стены старинного форта. До начала рождественского всенощного бдения оставалось чуть больше трёх часов. В форте осталась только дежурная смена, а остальные еще в полдень уехали в город – готовиться к празднованию Рождества Христова. За старшего в дежурной смене был доктор Луговской – человек пожилой и одинокий. Праздников он давно уже не любил, а потому всегда в дни всеобщей радости оставался в тишине, охраняемой мощными стенами форта. Вместе с Луговским остались: жандармский ротмистр Назаров, два фельдшера, конюх и три санитара. Назарову, как говорится, сам бог велел в праздничную ночь дежурить. Всем же известно, что люди в праздники часто склонны к разным глупостям, а ворогу злому только того и надо. Вот потому Иван Петрович Назаров уже многие годы в праздничные дни всегда на посту, да и в будние дни он редко в городе бывает, разве, по делу какому очень важному. И никогда ротмистр не ропщет на тяготы своей очень непростой службы. Остальные же из дежурной смены в душе своей несомненно роптали, потому как оставили их в форте на праздничную ночь за какую-то провинность или же по жребию. Тут уж, как говорится, хрен редьки не слаще. Правда, из двух фельдшеров – только один останется в форте на всю ночь, второй должен помочь выдать препарат и с санным поездом отправиться в город.

  Санный поезд, состоящий из трёх саней-розвальней, должен был приехать по льду замёрзшего залива ещё перед полуднем, однако где-то он задержался. В форте его ждали, но ждали по-разному. Санитары с конюхом, относились к подобному ожиданию спокойно и почти безразлично: особо не хотелось в предпраздничный вечер таскать с верхнего этажа вниз тяжёлые корзины с флаконами сыворотки, а с другой стороны – куда денешься: все здесь люди подневольные, чего скажут, то и делать надобно. Совсем по-другому ждали сани в фельдшерском пункте: высокий молодой человек не отходил от окна, вглядываясь в сгущающийся сумрак, и нетерпеливо приглаживал ладонью черные чуть вьющиеся волосы. А его товарищ, то и дело потирая веснушчатый нос, расставлял шахматные фигуры и болтал, не умолкая ни на минуту.

– Чего ты всё смотришь? – спрашивал он, поправляя цепь готовых к сражению пешек. – Приедут сейчас. Приедут. И поедешь ты от лошадей постылых к своей зазнобе ненаглядной, а вот мне здесь ещё неизвестно сколько безвылазно куковать. Чего хочешь отдал бы, только б сейчас в город поехать… Праздник же завтра… Обидно… Все веселиться будут, а мы, словно проклятые… Крысы в клетках и те лучше нас живут – они думать не умеют, а только жрать гораздые. Говорят, в Маньчжурии вспышку чумы обнаружили, сейчас санитарный поезд на восток формируют, а потом сразу ещё один начнут готовить, так что я из лаборатории до весны не выберусь. Давай поменяемся! Хочешь, я тебе десять рублей дам? Не хочешь? Конечно, какой же дурак захочет. Иди, сыграем партию…

  Они стали играть. Закурили. Сами игроки на запахи не обращали ни малейшего внимания, но, если бы кто-то сейчас вошёл сюда со свежего воздуха, то он непременно бы поперхнулся от странной смеси ароматов лизола, одеколона "Цветочный" и дыма папирос "Константинопольские". Молодые люди, так увлеклись игрой, что не заметили приезда долгожданного санного поезда.