Иван Петрович Громов никак не мог уснуть. Больше часа вертелся он на постели, но сна – ни в одном глазу. А всё почему? Ныли колени, и мысли дурные одна за другой лезли в голову. Утром Иван Петрович ездил в район и встретил там Колю Кузякина, своего старинного товарища, вместе с которым пришлось сполна хлебнуть разного да всякого в одной очень горячей точке.
– Ваня! – обрадовался Кузякин и обнял так, что кости затрещали. – Друг! Только вчера тебя вспоминали. Начальник наш всё в пример ставил. Вот, говорил, равняйтесь на наши маяки. Участковый – от бога. В смысле, ты…
– Чего это вдруг? – переспросил друга Иван Петрович, не насмехается ли.
– Не знаю, – развёл руками Кузякин, – но хвалил он тебя за милую душу. Готовь дырку для ордена ко дню милиции… Или для медали… А в крайнем случае – рамку для грамоты… Ты ж не гордый! Ты ж согласен… Ха-ха-ха…
“ А не к добру всё это, – думал теперь Иван Петрович, то и дело, поворачиваясь с боку на бок. – Не иначе как предложат днями на пенсию собираться. Хвалили, хвалили, потом в навоз свалили. У меня почти тридцатник выслуги… Пилюлю начальник хочет подсластить… Еще бы годок поработать… Нет, не дадут… Хватит, скажет, не будет тебе дальше контракта… А обещал же ещё на годик продлить… А с другой стороны: года-то идут… Отдохнуть тоже надо. Вон, сегодня Фомича схоронили, а он старше меня всего-то на три года…”
В общем, вертелись в голове Ивана Петровича мысли: одна темнее другой. А тут еще гроза на улице занялась. Полыхавшие в небе молнии часто освещали комнату причудливым светло-синим светом, а следом рявкал с сухим треском гром. Крупные дождевые капли сначала часто застучали по стеклам окон, по крыше, а потом полились стеной с всё нарастающим шумом. И казалось, что не будет этому ливню конца.
Вроде, только забылся Иван Петрович, только привиделся ему какой-то яркий, но пока еще непонятный сон, а тут стук в окно.
– Беда, Петрович, вставай!
Иван Петрович быстро встал с кровати. На улице вовсю хозяйничал рассвет. Дождя не было и в помине. А вот тумана на улице вдоволь. Тепло. У крыльца стоял сторож местного кладбища Михеич и часто моргал красными слезящимися глазами.
– Ну, чего у тебя? – спросил Иван Петрович, выйдя на ступеньки крыльца.
– Беда, Петрович, беда. Там такое. Ужас, что творится. Пойдём, сам увидишь. Пойдем!
Михеич махнул рукой и пошагал по тропинке вдоль огорода. Сторож шагал быстро. Скоро силуэт его стал едва виден в туманной дымке. Пришлось Ивану Петровичу прибавить шаг, но сторожа он нагнал только возле покосившейся кладбищенской ограды. Сторож обернулся, опять махнул рукой и стал с необычайной ловкостью пробираться по узеньким проходам между часто наставленными могильными оградами. Иван Петрович опять отстал от своего проводника, но, буквально через минуту увидел его возле полуразрушенной стены старинного храма. Сторож остановился около разрытой могилы. А из густой травы виднелся свалившийся на бок грязный закрытый гроб. Возле гроба стояли: заведующий поселковым кладбищем Севрюгин и заместитель главы местной администрации Сергей Сергеевич Мелехин.
– Смотри, Иван Петрович, чего творится, – быстро протянул руку Ивану Петровичу Мелехин. – Я сегодня решил с утречка за грибками сходить. Ага. В лес. После дождичка, думаю… Ага. Ну, чтоб дорогу немного срезать, пошёл через кладбище. Ага. А тут собака моя заволновалась и сюда. Ага. Я кричу: Памира, Памира. Она не отзывается. Я пошёл за ней, а здесь… Бегом к сторожу, а он дрыхнет без задних ног. Ага. Разбудил его. Говорю: беги за участковым, а я сам за товарищем Севрюгиным побежал. Чего творится на белом свете?
