Кто замкнул круг?

Какой-то катаклизм случился сегодня в рыбьем царстве. А как же иначе, ежели за пять часов ни единой поклёвки? Николай Борисович встал затемно, так что рассвет застал его, когда он подходил к реке, еще окутанной густым туманом. Шел рыболов по мокрой от росы траве, надеясь на великую удачу, но.… Вот уж и солнце вылезло из-за верхушек соснового бора, засверкали весело по водной глади его лучи, заигрывая с раскрывшими крупные желтые лепестки кубышками, застрекотали над высокой травой стрекозы, а поплавок, словно издевался над рыболовом. Ну, хоть бы разок дернулся, а то спокоен, как статуя на острове Пасхи или в какой другой стране, где эти самые статуи обитают. У Николая Борисовича же, покой, как корова языком слизала: во-первых, обидно за попусту потраченное утро, а во-вторых, жарко да еще какая-то летучая шелупонь кружит над головой, да всё норовит укусить исподтишка. Трех кровопийц Николай Борисович порешил, почесал волдырь на укушенной подлым насекомым руке, собрал снасти и побрел домой.

Часто и укоризненно оглядываясь на реку, грустный рыболов прошел луг, болотину, потом по тропинке, средь зарослей ольхи да черемухи, поднялся на пригорок. И здесь, буквально, нос к носу столкнулся с поселковым участковым Георгием, которого местный люд (за глаза, конечно же) называл Гербарием Геракловичем из-за пристрастия участкового к атлетическим упражнениям и удивительную бесперспективность в области культа тела.

– Как дела, Георгий? – протянул участковому руку Николай Борисович.

– Беда, Борисыч, – сразу после рукопожатия махнул рукой участковый, – сладу с этими бабами нет.

– А чего случилось?

– Да, Людмила Вострова сдошила меня. Третий день проходу не дает да твердит одно и то же: спасай моего мужа и всё тут. Вот и сейчас: иду мимо школы, а она с тряпкой в руке выскакивает и опять за своё: спасай Вовку!

– А чего с ним случилось? – поинтересовался Николай Борисович.

– В том то и дело, что ничего не случилось, – опять замахал руками участковый. – Но, ты же её знаешь, Борисыч, она любого достанет…

– Как не знать, – усмехнулся Николай Борисович, – я ж на твоем месте больше четверти века отработал… Но, все-таки, чего она так всполошилась?

– Бред сивой кобылы, – плюнул в сторону молодого бурьяна Георгий. – Приснилось чего-то… Помнишь, в позапрошлом году Вадим Альметьев на мотоцикле разбился?

– А как же?

– В прошлом же году Сашка Бараев помер, а в этом, три недели назад, мы хоронили Славку Викулова.

– И чего? Бараев болел долго, а Викулов пил всё кряду: его раз пять фельшеридца наша, Зоя Михайловна, практически, с того света доставала, а на шестой не успела, – пожал Николай Борисович плечами, пытаясь разобраться: к чему это участковый клонит. – Чего-то никак я тебя не пойму, Георгий…

– Да я сам ничего не понимаю, а Людмила говорит, что все эти граждане учились в одном классе и теперь умирают строго по алфавиту.

– Чего?! – теперь уже вытаращил глаза на молодого полицейского Николай Борисович. – Ересь какая-то! Насмотрятся по телевизору всякой чепухи!

– А я чего говорю, – развел руками Георгий. – Третий день твержу: успокойся, Людмила, а она ни в какую. Вовка мой, кричит, теперь по краю ходит, потому как в алфавитном порядке класса – он следующий и маньяк на него уже глаз положил.