Волшебство только начинается. Терапевтическая сказка

Глаза слепы. Искать надо сердцем.

Антуан де Сент-Экзюпери

Если свет снаружи гаснет, зажги его внутри.

"Нет! Нет! Не уходи!" – изо всех сил кричала Зоя вслед удаляющейся по коридору матери.

Точнее, ее прямой, как столб, спине.

Жесткой и несгибаемой. Как и мамин характер.

Зоя изо всех сил вырывалась из рук Нины Михайловны, она брыкалась, била о пол ногами, пыталась разжать руки воспитателя и рвалась, рвалась побежать к маме.

Обнять, прижаться, умолять.

Не уходить.

Не расставаться.

Не бросать ее.

Не оставлять надолго одну.

Не предавать.

В очередной раз.

Зоя надрывно кричала, билась в руках доброй Нины Михайловны, которая сама едва сдерживала подступающие слезы.

Каждый Зоин рывок на считанные миллиметры приближал ее к матери, давая на мгновение надежду на возможность кинуться в родные объятия. Чтобы задержать. Остановить. Оставить себе.

«Мама, не уходи, пожалуйста, не оставляй меня здесь, мамаааа!..» – крик Зои ударялся о стремительно удаляющуюся мать, будто подталкивая ту к выходу, и никак не мог ее приостановить. А только ускорял приближение разлуки.

Ах, если бы Зоя знала, что удержать уходящего человека мольбами и криком невозможно, быть может, она придумала бы какой-то другой, гениальный способ, и мама непременно бы задержалась.

Но…

Зое было лишь десять лет. И ее опыт по удерживанию любимых людей около себя был ничтожно мал.

Все, что она умела, – всем своим существом выражать протест и боль, когда тот, в ком для тебя вся вселенная, стремится уйти.

И сейчас она протестовала и умоляла, кричала и билась в руках Нины Михайловны, как раненая птица. С каждым шагом матери силы Зои иссякали, голос становился тише, пока не превратился в хрип, и девочка замолчала.

Наконец мать подошла к входной двери, рывком открыла ее и вышла. Зое показалось, что после ухода мамы в коридоре стало темно и холодно. А сам коридор сузился и стал похож на длинный туннель, упиравшийся в закрытую дверь. Только это был туннель без выхода, с одним лишь входом.

Зоя прерывисто всхлипнула, несколько раз по инерции дернулась в руках воспитателя и постепенно затихла. Ее взгляд стал отрешенным. Глаза привычно отыскали окно, и девочка уставилась в него.

«Ну, милая, все… Успокойся… Все будет хорошо…» – приглушенно услышала Зоя слова Нины Михайловны. Воспитатель обнимала девочку и заглядывала в глаза.

Но Зоя ее почти не слышала. Она все так же безучастно смотрела в окно.

В окно стандартного размера. Со стандартной рамой из белого пластика.

За три года пребывания в интернате для слабовидящих детей Зоя наперечет выучила, сколько окон в каждом помещении, где теперь проходили часы и дни ее жизни. Девочка не любила окна интерната. Зое казалось, что они похожи на пустые глазницы. В силу сниженного зрения, она не могла видеть, что находится за стеклом. И окна напоминали Зое ее полуслепые глаза.

Самыми нелюбимыми для девочки были окна коридора. Именно эти «глазницы» были равнодушными свидетелями большой драмы маленького ребенка: отданная матерью в интернат, Зоя постепенно угасала.

Физически девочка, за исключением зрения, была здорова. Но ее душа, так стремившаяся домой к матери, болела, вновь и вновь натыкаясь на острые шипы «правды».

Что Зоя «не такая, как все». Полуслепая инвалидка. И что мама ее не любит. Раз поместила в казенное учреждение. Отдала в «семью» с такими же слабовидящими детьми. Доверила заботу о Зое чужим людям. Сняла ее с себя, как снимают в конце дня тяжелую сумку. Избавилась от надоевшей обузы. Почти забыла.