Перила

© Дмитрий Ефанов, 2020

© Де' Либри, 2020

Все персонажи вымышленные, любые совпадения с реальными людьми случайны.

Стэн сидит на подоконнике в коридоре.

– Нет, ну с этими религиями все довольно понятно. Христианство – оно просто уже неактуальное. Буддизм – конечно, поприкольнее. Ислам – это для совсем упоротых, хотя в нем как раз что-то есть.

Коридор, если я не объяснил, – это коридор репетиционной базы.

– Иудаизм… – Стэн, похоже, пытается вспомнить хоть что-то об иудаизме. Или думает, что бы ввернуть пооригинальнее.

– Обрезание надо делать, – лыбится Роммель.

– Ну и это тоже… Еще индуизм – у меня есть пара знакомых, довольно вменяемых… Но, по-моему, они просто понты кидают, а сами не глубоко в теме.

– Это надо в Индии жить, а так все несерьезно, – подает голос Троцкий.

Я даже не заметил, как он подтянулся к разговору.

– Ну да, и вообще – это в шестидесятые было модно, сейчас уже не особо в тренде… Что у нас еще там есть?

Я – в каждой бочке затычка, поэтому вспоминаю все, что слышал по этой теме.

– Даосизм – это отдельная религия? Еще эзотерика всякая… Нью-эйдж?

– Язычество! Его сейчас вообще до фига, особенно славянских тем всяких, – это уже Троцкий блещет глубокой эрудицией. – Ну и плюс сектанты… Свидетели Иеговы всякие… Или это все равно христианство считается?

– Секты – это когда какой-нибудь гуру вербует себе поклонников, а потом они переписывают на него свои квартиры и тачки, – пугает Роммель. – Ты про такие, Стэн?

– Не, по сектам я не особо в теме… А христиан много всяких. Но я же говорю – неактуальная тема, позапрошлый век.

Стэн – мой лучший друг. Мы с ним вообще со второго класса вместе. Один раз он спас мне жизнь. Почти. Но я считаю, что спас. Чтобы вам было понятно – Стэн мне как старший брат, хотя мы одного возраста.

Но от этого разговора как-то неуютно. Возразить ему, конечно, нечего. Вообще, какое нам дело до всех этих религиозных замут?

Но мне почему-то не хочется ему поддакивать.

Чувством и долгом

И жить будем долго,

И вместе взорвемся в метро!

Земфира

Как только Роммель берет последнюю ноту в финале «Лазаньи», в дверь просовывается голова Паши – администратора базы.

– Пацаны, вообще-то пора сва… сваа… сваа… рачиваться, – выдавливает он из себя и стучит пальцем по левому запястью. Часов у него нет, но жест понятный: опять засиделись.

Паша сильно заикается, и иногда его непросто понять. Но на эту базу мы ходим уже давно и научились его расшифровывать.

– Все-все, Паша, пять сек!

Начинаем паковаться: отрубаем комбики, складываем шнуры, раскладываем инструменты по чехлам. Ну и пустые пивные банки туда же. Если честно, на базе, особенно вблизи аппаратуры, пить строго запрещено, но какая же репа, чтобы не накатить?

В пятнадцать минут десятого выходим из репетиционной комнаты. Расплачиваемся с Пашей, жмем ему клешню (которая дрожит так, как будто тоже заикается при рукопожатии) и громыхаем вниз по лестнице.

– О, совсем из башни вылетело! – хлопает себя по лбу Стэн. – Самое главное-то забыл сказать!

Вот вы бы ему поверили? Я Стэна знаю отлично и гарантирую: что бы он там ни задумал, ничегошеньки наш мальчик не забыл, а тщательно выбирал момент, когда нам сообщить. В этом весь Стэн, кстати.

– Ну и что у тебя там «самое главное»?