Двенадцать ступенек в ад

Роман-исследование

Светлой памяти всех казненных и замученных

в Хабаровской внутренней тюрьме НКВД

в годы Большого Террора в СССР в 1937-1938 гг.

посвящая этот роман-исследование.

Самое горькое и страшное в том, что еще оправдают это несчастное время, еще грудью станут на его защиту. Нет, и даже оправдываться не станут в казнях. Скажут, иначе нельзя было. Русские люди, увы, не памятливы на историческое зло от государства. Слишком отходчивы. Так надо было, скажут, иначе нельзя, время такое…И свалят-свалят все на время такое и так надо было… Жаль, я не доживу, чтобы убедиться в этом.

(М.А. Павлов, ученый-геолог, профессор Владивостокского университета, до ареста в 1931 году заведовал кафедрой геологии в университете, участник экспедиции Седова на Северный полюс в 1913 году. Последние слова, сказанные сокамернику перед выводом на расстрел).

(Вместо предисловия)

«И делили одежды его, бросая жребий»

Евангелие от Матфея 27:35

Поздним летним вечером ровно в десять часов, едва только стемнело, словно по расписанию, открылись ворота во двор тюрьмы, и через арочный проем здания во двор въехал грузовик. И стоявший на вахте охранник, открывший ворота, и дежурившие в тюрьме надзиратели, и задержавшиеся на важной работе следователи (многие из них даже ночевали в своих кабинетах или продолжали вести следствие сутками), все они вместе с проснувшимися или не спавшими арестантами, знали, что это за шум грузовика во дворе в это время.

Грузовик «ЗИС-5» с наращенными бортами, крытый брезентом, задним ходом подъехал к торцу отдельно стоящего у дальнего забора длинного приземистого строения без окон, двери в которое были открыты: грузовик уже ждали.

Открылась дверь кабины, и с подножки грузовика резво спрыгнул человечек в рубахе, с непокрытой головой, в полусапожках, с заправленными в них широкими брюками, ухарски нависавшими над голенищами. Это был «бригадир» спецкоманды.

– Ну, что сегодня? – спросил «бригадир», останавливаясь на пороге открытой двери.

– Полным-полно! – отвечал изнутри один из служителей тюрьмы, невидимый для приехавшего. – Навалом не кладите, а штабелями, аккуратно.

– Сколько их сегодня? – спросил «бригадир».

– Сто двадцать или сто двадцать один, может, обсчитался, не пересчитывал. Да еще и вчерашних не всех вывезли.

– Ого-го, как сегодня навалили!

– Говорят, сегодня разгрузочный день в тюрьме.

– Выходит, три ходки надо? – спросил «бригадир», закуривая папиросу.

– Не меньше. Со вчерашними как бы не четыре. Этих надо срочно, а то уже запашок пошел гулять. Ямы готовы?

– А то как же! Траншею вырыли, теперь надолго хватит. Но за ночь четыре ходки можем не успеть. Замучаемся, да и светать начнет.

– Надо успеть, помещение освобождать. Вот-вот новые пойдут, – проговорил тюремный служащий.

Говорившийся служитель выбрался откуда-то из недр плохо освещенного помещения и приблизился к выходной двери. Это был молодой человек лет двадцати пяти – круглолицый, с маленьким носиком, совершенно безбровый, с редкими ресницами. Глаза его часто-часто моргали, как если бы в них угодили соринки. Он был без шеи и так мал ростом и широк в плечах, что, стоя спиной, был похож на живой щит или заслонку. Одет он был в прорезиненный зеленоватого цвета костюм и в резиновые сапоги, голову венчала новенькая фуражка военнослужащего с лакированным козырьком и со звездой, явно конфискованная у какого-то казненного бывшего офицера. По нему было видно, что он уже навеселе. В уборочной команде он был за старшего.