Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки

Теплая, плотно обволакивающая ночь нависла над Москвою жарким летом 1936 г. Тогда в советской столице не было ни ночных клубов, ни круглосуточных магазинов, ни частных автомобилистов, спешащих через паутину улиц спящей столицы по своим делам. По ночам город погружался в цепенящий сумрак. Только шумели порывы ветра в листве, надрывно рычали цеха заводов непрерывного производства, шлепали сапогами по лужам патрули рабоче-крестьянской милиции, да еще в товарных дворах московских вокзалов неспешно гудела работа. Над всем этим мерцали пятиконечные рубиновые звезды, похожие на морских животных, медленно плывущих во тьме ночного небосвода.

Но было в самом центре сонного города громадное здание, сияющее бесчисленными огнями своих окон, словно огромный пароход, мчащийся сквозь черные волны навстречу собственной гибели. Это здание знал каждый москвич, да и не только москвич. Давно уже переименовали Лубянскую площадь, назвали ее именем «железного Феликса» Дзержинского, но не отлипало от жуткого здания памятное название – Лубянка. В недрах этого замка ужаса и страданий, по его сумрачным коридорам уверенной походкой вышагивали два человека. Один из них был высокомерен и суров. Доверенное лицо товарища Сталина, исполнитель его самых тайных замыслов, член ЦК, Генеральный комиссар государственной безопасности, а самое важное – всемогущий глава Наркомата внутренних дел, НКВД. У других эти буквы в душе вызывают страх... И правильно. Днем он, всеми уважаемый Генрих Григорьевич Ягода, с некоторой иронией наблюдает за марионетками – «вождями», перед которыми пресмыкается пыль презренных для него индивидуумов, называемых «рядовые трудящиеся».

Но по ночам он становится подлинным властителем Страны Советов. Он знает, что творится по всей огромной стране, о чем говорят между собой мужья с женами в постелях, заключенные в лагерных бараках, случайные собутыльники в пивной, руководители разных рангов в своих кабинетах. Ему известно, какие решения будут приниматься партийными и правительственными инстанциями всех уровней. Он знает, кто и на кого пишет доносы, кто против кого затевает интриги и он же решает, каким из них дать ход, а какие положить «под сукно». Он подобрал команду безоговорочно преданных ему людей, спаянных общими интересами, с помощью которых он способен... даже голова кругом идет от возможных перспектив. И потому он с презрением, свысока поглядывает на своего спутника. А тот цветет безмятежной улыбкою. Это не кто иной, как «Янечка» Агранов, известный всей Москве завсегдатай богемных салонов советской литературно-художественной элиты. Он улыбается всегда, ему постоянно весело. Он – в обход своего шефа – дружен со Сталиным. И еще он знает: даже если неугасимая звезда его всемогущего повелителя Ягоды вдруг закатится, сам он не пострадает, ибо не так уж сильно он ему предан...

Но было у обоих предводителей тайного ведомства, двух темных владык Страны Советов, и нечто общее: оба знали, что вскоре, на ближайшем Пленуме ЦК, Ягода займет обещанное ему самим товарищем Сталиным место в Политбюро, и тогда можно будет так же уверенно расхаживать не только пещероподобными ходами Лубянской цитадели, но и по трибуне Мавзолея на Красной площади. Ох, скорее бы! Под аккомпанемент этих мыслей оба предводителя тайного сыска по-хозяйски, без стука, распахивали двери кабинета, разглядывая самодовольные откормленные ими же физиономии верных холопов-следователей и запуганных, забитых арестантов. «Как идет допрос?» – и, кратко выслушав доклад своего подручного, небрежно кивнув, два стража Государственного страха шли дальше. Вдруг оба остановились. Из-за одной двери доносились не вполне понятные звуки. Распахнув ее и разом шагнув внутрь, богоподобные носители суконных мундиров и скрипучих сапог обомлели. На столе в развязной позе сидел их мертвецки пьяный сотрудник, мрачно приговаривая стоявшему перед ним арестанту: «Сегодня я тебя допрашиваю, завтра ты меня. Ни гроша-то наша жизнь не стоит!»