Нетерпение сердца

Жанр: Классические любовные романы / Литература 20 века / Зарубежная классика

Автор

Страниц

225

Год

2024

Австрийский писатель Стефан Цвейг известен своим мастерством в передаче самых глубоких и личных эмоций человеческой души. Его творчество выделяется редким сочетанием чуткости и тактичности, позволяя читателю проникнуться интимными переживаниями персонажей. Известный русский писатель Максим Горький когда-то отметил, что «Стефан Цвейг — это редкое и счастливое соединение глубокого мыслителя и выдающегося художника».

В своем единственном завершенном романе «Нетерпение сердца» Цвейг создает яркий и многослойный портрет Австро-Венгрии накануне Первой мировой войны. Он мастерски исследует социальные предрассудки и нравы того времени, погружая читателя в мир сдержанных эмоций и внутреннего конфликта. В центре повествования — история любви между молодым лейтенантом Антоном и его возлюбленной Эдит, обладательницей красоты и богатства, но прикованной к инвалидному креслу. Эта трагическая связь вызывает у читателя сопереживание, задавая вопросы о природе любви и страдания.

Произведение не просто о любви, но и о глубоком чувстве одиночества, которое пронизывает судьбы героев. Оно затрагивает темы предательства, ожидания и сердечного нетерпения, когда надежда на счастье оказывается недостижимой. Цвейг, с присущей ему психологической проницательностью, раскрывает тонкие грани человеческих переживаний, заставляя задуматься о смысле жизни и истинной ценности отношений. В «Нетерпении сердца» он умело ведет диалог с читателем, оставляя незабываемый след в литературе и в сердцах тех, кто осмеливается сопоставить свои чувства с чувствами его персонажей.

Читать бесплатно онлайн Нетерпение сердца - Стефан Цвейг

Stefan Zweig

UNGEDULD DES HERZENS

* * *

Есть два рода сострадания. Одно – малодушное и сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как нетерпение сердца, спешащего поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья; это не сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего. Но есть и другое сострадание – истинное, которое требует действий, а не сантиментов, оно знает, чего хочет, и полно решимости, страдая и сострадая, сделать все, что в человеческих силах и даже свыше их.

«Ибо кто имеет, тому дано будет» – каждый писатель может с легким сердцем признать справедливость этих слов из Книги Мудрости, применив их к себе: кто много рассказывал, тому многое расскажется. Ничто так недалеко от истины, как слишком укоренившееся мнение, будто писатель только и делает, что сочиняет всевозможные истории и происшествия, снова и снова черпая их из неиссякаемого источника собственной фантазии. В действительности же, вместо того чтобы придумывать образы и события, ему достаточно лишь выйти им навстречу, и они, неустанно разыскивающие своего рассказчика, сами найдут его, если только он не утратил дара наблюдать и прислушиваться. Тому, кто не раз пытался толковать человеческие судьбы, многие готовы поведать о своей судьбе.

Эту историю мне тоже рассказали, причем совершенно неожиданно, и я передаю ее почти без изменений.

В мой последний приезд в Вену, как-то вечером, уставший от множества дел, я отыскал один пригородный ресторан, полагая, что он давно вышел из моды и вряд ли многолюден. Однако едва я вошел в зал, как мне пришлось раскаяться в своем заблуждении. Из-за первого же столика поднялся знакомый и, проявляя все признаки искренней радости, которой я отнюдь не разделял, предложил подсесть к нему. Было бы неверно утверждать, что этот суетливый господин сам по себе несносный или неприятный человек; он лишь принадлежал к тому сорту назойливых людей, что коллекционируют знакомства с таким же усердием, как дети – почтовые марки, чрезвычайно гордясь каждым экземпляром своей коллекции.

Для этого чудака – между прочим, дельного и знающего архивариуса – весь смысл жизни, казалось, заключался в чувстве скромного удовлетворения, которое он испытывал, если при упоминании какого-либо имени, время от времени мелькавшего в газетах, мог небрежно обронить: «Это мой близкий друг», или: «Да я его только вчера видел», или: «Мой друг А. говорит, а мой приятель Б. полагает» – и так до конца алфавита. Знакомые актеры всегда могли рассчитывать на его аплодисменты, знакомым актрисам он звонил утром после премьеры, торопясь поздравить их; не бывало случая, чтобы он позабыл чей-нибудь день рождения; пристально следя за рецензиями, он оставлял без внимания малоприятные, хвалебные же вырезал из газет и от чистого сердца посылал друзьям. В общем, это был неплохой малый, ибо в своем усердии он руководствовался самыми добрыми намерениями и почитал за счастье, если кто-либо из его именитых друзей обращался к нему с пустячной просьбой или же пополнял его коллекцию новым экземпляром.

Нет нужды подробней описывать нашего друга «при ком-то» – как в насмешку окрестили венцы этих добродушных прилипал из многоликой породы снобов, – любой из нас встречал их и знает, что только грубостью можно отделаться от их безобидного, но назойливого внимания. Итак, покорившись судьбе, я подсел к нему. Не проболтали мы и четверти часа, как в ресторан вошел рослый господин с моложавым румяным лицом и сединой на висках; по выправке в нем сразу угадывался бывший военный. Поспешно привстав с места, мой сосед с присущим ему усердием поклонился вошедшему, на что тот ответил скорее безразлично, нежели учтиво. Не успел новый посетитель сделать подбежавшему кельнеру заказ, как мой друг «при ком-то», подвинувшись ко мне поближе, тихо спросил:

Продолжить чтение

Вам может понравиться: