Ёперный театр

Люди, естественно, стремятся скрыть свои слабости. Они хотят выглядеть безупречными и сильными. Результатом, однако, может стать утрата неповторимости, которой они наделены с рождения…

Коносуке Мацусита

Видели ли вы когда-нибудь на фоне музыкальной композиции оперы «Богема» двух оголодавших сотрудников театра, которые, словно воробьи, разрывали и крошили кем-то оставленный на столе обветрившийся багет? Мне довелось!

Эта мизансцена прочно прижилась в памяти вместе с приглушённым звуком трансляции, то усыпляющей закулисным шарканьем, то пробуждающей пением.

Парпиньоль, Парпиньоль, Парпиньоль!

Это Парпиньоль, Парпиньоль!

Именно таким запомнился первый рабочий день в машинно-декорационном цехе театра оперы и балета. Сотрудников этого подразделения сокращённо называют монтировщиками. В своих сатирических размышлениях, если помните, Михаил Михайлович Зощенко обнажил главный театральный спор «Кто важней актёр или монтёр»?

Впрочем, не важно, следуйте за мной. Мы пройдём сквозь полумрак арьера, вы всё увидите из-за кулис. Только тише, идёт спектакль!

Милый Парпиньоль! Барабан, барабан!

Вот гусар, вот улан!

Дорогая Мими, какой подарок Рудольф ваш принёс вам?

В тот незабываемый вечер мои наставники вызвались передать сакральные знания об эксплуатации противопожарного занавеса. Чтобы вы понимали, это многотонная металлическая стена, обтянутая огнеупорной материей. В случае пожара, как переборка на подводной лодке, она должна изолировать зрителей от очага возгорания.

По паспорту их звали Евгениями, в коллективе одного величали Женей, другому досталось прозвище Джон Бор. Выглядели оба старше пятидесяти лет.

Про Женю ходили противоречивые слухи. Всё потому, что он никому не рассказывал о себе и не обсуждал других. Джон Бор был его абсолютной противоположностью, но про него тоже слагали легенды.

Итак, старательно прожевав последний кусок, Женя, насвистывая, аккомпанировал дребезжащей трансляции. Джон Бор вытянул из кармана флакон «Боярышника» и, как пеликан, проглотил настойку, тряся неопрятной бородой. Я наблюдал за ними и вскользь рассматривал паршивое убранство.

Какое бы громкое имя не носил тот или иной театр, монтировочный цех всегда напоминает раздевалку в автосервисе. Но если бы существовал конкурс среди самых, мягко говоря, смелых интерьерных безобразий, наш цех был бы лауреатом всех премий и наград.

Высокий потолок был инкрустирован использованными чайными пакетиками. Пространство, от напольного плинтуса до потолочного, вобрало в себя множество злободневных зарисовок, разухабистого фольклора и песенных слов. Если заглядывать с улицы в окно, в глаза бросалось заветное слово, упомянутое в стихах Владимира Высоцкого, которое поэт разглядел в общественном парижском туалете.

Настойка подействовала на Джона Бора, он решил заговорить первым.

– Если у тебя есть вопросы, так ты задавай,

– обратился он ко мне.

– А у вас всегда так уныло?

– Не скажи, у нас даже чересчур весело, – ответил Женя.

– Хе-хе-хе, – выдавил из себя Джон Бор.

– Например?

– Сформулируй, что ты подразумевал? – решил конкретизировать Женя.

– Ладно, не имеет значения, – ответил я, чтобы не показаться задирой в первый рабочий день.

– Так не пойдёт, что ты хотел сказать? – заёрзал Джон Бор.

– Мне казалось, что в театре всё бурлит, но по факту вижу обратное.