Огромная, желтая луна картиной застыла в раме окна. Тяжелый, отравленный камень висел в пустоте, затмевая скромное мерцания звезд. Отраженный свет казался фальшивым, словно нарисовавший полотно декоратор фанател от детских мультфильмов. Лиля не зразу поняла, автор не какой-нибудь захудалый художник, а сам Творец. Пары наркоза еще блуждали в пробудившимся мозге, не давая сознанию окончательно вернуться в бренное тело.
До слуха, сначала тихо, доносились звуки чьих-то голосов. Невидимая рука понемногу увеличивала громкость. К голосам добавились металлический лязг, гул вентиляции, неясные стуки и скрипы. За дверью кипела обычная больничная жизнь. Лиля огляделась. Палата освещалась дежурной, жадной до света, лампой. Рядом, на соседней кровати, лежал пациент. Из тела торчали гирлянды разнокалиберных трубок и проводов. Человек, Лиля не могла понять, это мужчина или женщина, чуть слышно дышал. При этом ни неподвижная грудь, ни острый профиль признаков жизни не проявляли. Вид казался ужасным. Лиля вдруг подумала, все эти трубки и провода не поддерживают жизнь в больном теле, а наоборот, выкачивают из умирающего последние силы.
Дрожь паники забила ознобом. Захотелось встать и бежать из этой камеры пыток, названой сумасшедшими садистами врачами реанимацией. Сил хватило только на то, чтобы приподнять голову. Что-то твердое и противное шарпануло горло изнутри. Нервно сглотнула. Слюна царапнула наждачкой и во что-то уперлась. Рука инстинктивно дернулась ко рту и нащупала трубку. Потянула. Из пищевода поползло наружу.
– Нет, нет! – запищал голосок и резиновая перчатка вцепилась в запястье. – Не тяните! Если сильно беспокоит я позову дежурного врача.
Краем глаза Лиля заметила, как девушка в светло болотном халате, свободной рукой потянулась к изголовью кровати. Должно быть там кнопка вызова.
– Лежите спокойно, – продолжила она. – Вам нельзя двигаться.
Лицо медсестры закрывала маска. Волосы прятались под спанбондовской шапочкой. Карие глаза с беспокойством пробежали от Лили, к фиксатору капельницы, затем на навесное оборудование у изголовья.
Гул из коридора усилился затем резко стих. В поле зрения появилось знакомое лицо с густой и короткой бородой.
– Лиличка! Очнулась! Как спалось?
Лицо расплылось в улыбке. Лиля вдруг вспомнила мужчину. Рома Кушнир, друг Вити. Жена у него Оля, хохотушка и любительница пошлых анекдотов. Все разом всплыло в пробуждающемся после наркоза сознании. Пустота небытия резко, в одно мгновение наполнилась … чем? Как назвать эту базу данных, этот багаж прошлого? Наверно жизнь. Самое подходящее определение.
– Тома, пять метоклопрамида, – обратился врач к помощнице, – и позови Севастьянова. Что-то мне пульс не нравиться. Ну, ну Лиличка, все хорошо. Лежи спокойно.
Доктор успокаивающе положил руку на предплечье больной, внимательно вглядываясь в глаза.
– Все хорошо, – говорил он, пока медсестра колдовала над стойкой для капельницы. – Операция прошла отлично. Самое страшное позади. Кишечник твой мы подправили. Должен завестись, – Рома широко улыбнулся. – Если сам не захочет, есть методы.
Доктор, привычными движениями, принялся крепить на тело пациентки дополнительные проводочки, продолжая говорить:
– Мой дядя Клим … ты его должна помнить. Он на юбилее Олечки тост про вымя толкнул. Помнишь?
