Суд над колдуном - Татьяна Богданович

Суд над колдуном

Страниц

70

Год

2024

Алексей Михайлович, царь и великий князь, был не только преданным приверженцем православной веры, но и отличался необычной суеверностью. Его мировоззрение было пронизано опасениями перед колдунством и магией, что, безусловно, отражало воспитание и атмосферу его времени. С ранних лет он проявлял интерес к различным формам народной медицины и магии, что привело к жесткой борьбе с теми, кого считали «колдунами» и «ведьмами».

По наследству от своего отца, Михаила Федоровича, которому также было присуще недоверие к знахарям, удерживались строгие ограничения для людей, обвиняемых в колдовстве. С тех пор, как в 1649 году на Земском соборе было принято «Соборное уложение», подразумевающее суровые наказания, такие как казнь за ереси, иноверие и, особенно, взаимодействие с нечестивыми силами, царская власть лишь усиливала контроль над подозреваемыми в связи с магическими практиками.

Одним из наиболее известных дел того времени стало судебное разбирательство над Ондрейкой Федотовым, который ранее занимал должность полкового лекаря. Это дело стало символом эпохи, когда страх перед тайной силой вселяла ужас в сердца людей. В книге «Суд над колдуном» тщательно исследуются детали этого процесса, включая методы, используемые для выявления «ведьм», и общественное мнение, сформировавшееся вокруг подобных обвинений.

Данный исторический контекст позволяет лучше понять, как суеверия и религиозная строгость взаимосвязаны и как они формировали политику царя, охватывающую не только аспекты духовной жизни, но и социальные структуры России XVII века. Интересно, что несмотря на эту борьбу с колдовством, в народной культуре продолжали сохраняться различные практики и ритуалы, порой уходящие корнями в глубокую древность, что создавало уникальный синтез здравомыслия и мистицизма.

Читать бесплатно онлайн Суд над колдуном - Татьяна Богданович

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

* * *

Забрали лекаря

Еле свет забрезжил. Все ворота в Москве заперты накрепко. Посмотреть на улицу – одни досчатые заборы тянутся. Домов не видно. Кто не знает, и не догадается, что во дворах на Тверской и в Белом городе – расписные боярские хоромы. Людей тоже никого не видно. Караульные и те не колотят в била. Под утро все позасыпа́ли. Не слышат, что по Тверской целая толпа топает.

Впереди два подъячих[1] в рыжих кафтанах, с чернильницами у кушаков, с гусиными перьями за ухом. У одного, что постарше, в руке свиток. За ними стрельцы, человек десять, с пищалями[2], заспанные, хмурые.

На перекрестках еще надолобы[3] не сняты. Надо караульных будить. Правда, как добудятся, скажут, что по государеву делу, караульные сразу отодвигают длинные козлы. Да и время. Утро наступает. Верно и городские ворота уж открыли.

Подошли. Нет, и ворота заперты. Караульный прикорнул на лавочке, спит.

Еле глаза продрал, как его стрелец за ворот стал трясти.

– Что за люди? – спросил было со сна. А как разглядел, что люди государевы, и разговаривать не стал, вытащил ключ из-за пояса, отомкнул тяжелый замок, налег на чугунный засов, отодвинул и отпер ворота. Заскрипели они на всю округу.

Пошли дальше по той же Тверской. По ней и по ту сторону ворот в Земляном городе не плохо. Хоть и осень, грязь, а поперек улицы бревна настланы – сапог не замараешь. Разве нога соскользнет или бревно гнилое подломится.

А вот как за Земляной вал вышли и взяли влево, к Канатной слободе, грязь пошла чуть не по колена, а настилов никаких. Благо еще не далеко слобода.

Шли они к попу Силантью, а где он жил, и сами не знали. Ну, да на слободе вставать уж начали, было кого спросить. Ворота скрипели, мальчишки выскакивали на улицу, бабы на базар с яйцами, с пирогами сбирались.

– Эй, баба! – окликнул подъячий торговку с лукошком яиц. – Где тут двор попа Силантья? Ведаешь?

– Как не ведать. Да вон за плетнем-то. Вон тесовый забор, новый. То и есть попа Силантья.

Сказала и сама за ними вслед пошла. Мальчишки тоже набежали целой стайкой.

Подошли к воротам, а тут как раз калитка отворилась. Навстречу им мужик выходит, борода лопатой, лицо широкое, красное. На голове бочонок, в руке жбан. Увидал подъячих – остановился.

– Это что ль попа Силантья двор? – спросил старший подъячий.

– Попа Силантья, как есть, – ответил мужик. – Вон и сам он на крыльцо вышел. Кликнуть что ль?

– Погоди. Нам попа не надобно. А ведаешь ты, живет тут, во дворе, лекарь, Ондрейка Федотов?

Мужик поставил на землю бочонок и жбан и радостно хлопнул себя по бедрам.

– Ондрейка! Да как мне не ведать? Другой год под им в подклети живу. А он, стало быть, в клети. И с жонкой, с Оленкой. Квас у меня завсегда покупывает. Лекарь он точно.

Поп тоже подошел поближе и с опаской поглядывал на подъячих. Бог их ведает, за каким делом. А вряд ли за добрым.

Подъячий повернулся к попу.

– У тебя что ль, поп, тот Ондрейка избу сымает?

– Летошний год после большого пожара снял. И поручная[4] у меня по ем есть. Без поручной я жильцов не пускаю. Може, принести?

– Не надобно.

– Аль ду́рно за им какое объявилось? Ране и не ведал его. С Китай-города торговый человек летошний год прислал мне его и с поручной со своей.

Квасник все на месте топтался, головой качал. Наконец не стерпел.