Синий слон, или Девочка, которая разговаривала с облаками

© Блинов А., текст, 2018

© Ходеев Е., иллюстрации, 2018

© Игрунова Н., послесловие, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2018

Моей собаке, Жаре Марковне Гоцман, ушастой суке дратхаар, которая больше всего на свете любит фрикадельки и слушать сказки, посвящается

Александр Блинов

Я втискиваюсь с рюкзаком в местный маленький жёлтый автобус, раздвигаю шторки и прижимаюсь лицом к окну.

Год, почитай, не был.

Тронулись.

Автобус юлит по узким улицам южного городка. Влево, вправо, влево… Вдоль дороги – пыльные каштаны, акации… Всё в цвету. Ветви цепляют окна.

Одноэтажные домики то прячутся в садах за палисадниками, то с любопытством выпрыгивают на улицу. Таращатся окошками с геранью, зевающими котами…

Автобус вываливается из городка в степь, и сразу со стороны моря из-за придорожных пирамидальных тополей выскакивает луна. Весёлая, она щурит хитрый жёлтый глаз от нестерпимого солнца.

Автобус жабой прыгает по ухабам, и вместе с ним над степью, касаясь животом алого поля маков, прыгает луна. В моей станице – и это правда – в небе разом висят и луна, и солнце. И если солнце плывёт себе над головой не спеша, то, как говорят в станице, луну мотает, будто чумовая Ворона её по небу волочит.

До горизонта – красные маковые поля. Маки гудят пчёлами, полощутся весёлыми лепестками на жарком уже ветру. Сам автобус похож на толстого шмеля в жёлтой пыльце. Шмель натужно гудит, сопит и покряхтывает.

Ещё два-три поворота, и вечер.

Бордовые лучи щекотно егозят по лицам пассажиров автобуса, тыкаются мошкарой в ветровое стекло, кувыркаются за пыльными окнами в маках, как воробьи в лужах. И, если прислушаться, от удовольствия тихо попискивают.

Слева и справа словно кто-то крутит два огромных, лежащих на земле колеса. И веером спиц то сходятся на горизонте, то разбегаются лесозащитки из уже отцветших абрикосов и розовых шапок душных цветущих акаций.

В воздухе чиркают ласточки и, если приглядеться, под самым куполом неба наматывают и наматывают круги три-четыре серебристых ястреба.

Слева промелькнуло цветастое, как все южные погосты, кладбище. Справа застыли серебристые сигары самолётов, ангары, ажурные зонты локаторов. И вот уже за поворотом со стороны залива замелькали мазанки первой станицы.

Теперь скоро.

Тридцать километров, и автобус выкатывается на станичную околицу у маленького жёлтого лабаза. Жарко дыша, замирает. Схожу.

И сразу не пойми откуда под ноги бросается Большая Шерстяная Собака. И крутится, и тычется в колени большой доброй башкой…

Ещё шагов двадцать – и моя Садовая. Короткая, вся в акациях, уходящая в небо – в конце обрыв над морем, и всё… только ветер, орущие чайки и чиркающие синеву ласточки.

– Санька, ты?.. – оглядываюсь. Со стороны кладбища, за грейдером, опираясь на посох, стоит Алик. Рядом – его бараны. – Та иди же до хаты… – смеётся и машет мне Алик. – Сморился с дороги. Увидимся. А то твои заждались. С вечера понаехали. Бачишь, у Рябухи сгуртовались… Вон, сидят…

И точно, у зелёного облезлого штакетника Мишки Рябухи под старым абрикосом на облупленной скамейке сидят все. Ждут.

«Как узнали?.. – шмыгаю я носом. – Телеграмм не давал…»

Вот бок о бок сидят Алка Гунтарь в намотанной на огненно-рыжие волосы жёлто-зелёной чалме и синем, в крупных подсолнухах, халате и муж её, Григорий Данилович. Спустил очки на резинке со лба и подслеповато прищурился – катаракта.