Мятная зубная паста. Вкус, от которого меня уже давно тошнит. Я перепробовал лимон, жевательную резинку, зелёный чай. И остановился на мяте. Потому что дело было не в ней. Каким бы не был вкус, я ненавидел чистить зубы в пять утра.
Меж ресниц скользила тонкая полоска жёлтого света. Я потирал пульсирующие веки, переходил к вискам, массировал. Какой-то стук заставил лениво открыть глаза. В раковине валялась выпачканная в белой пене щётка. Пена была и на моём подбородке, на губах, во рту. И у меня в голове. Всё было в белой непроглядной пелене, которая валила меня с ног и затягивала в самую пучину.
Вторым ненавистным испытанием было трогать ещё тёплые одеяло и простыни. Ладони трепетали над мягкой тканью. Со скрежетом отполированных пастой зубов, я застилал последнее покрывало.
– До встречи, – тихо и жалобно слетало с моих губ каждое раннее утро.
На прикроватном столике раздался звук уведомления. Это была часть моей рутины. На экране высветилось имя "Регги" и сообщение:
"Проснулся?"
"Да. Доброе утро", – спешно написал я, чувствуя сладкий запах на первом этаже.
Через минуту я сидел за кухонным столом, поливал сгущёнкой горячие сырники и наблюдал, как солнце только выкарабкивается из-за горизонта.
"Доброе. Хорошего дня", – засветился экран вновь.
"И тебе", – хотел написать я, но за спиной послышались шаги, и пришлось спрятать телефон в карман брюк.
Мой брат задал бы кучу вопросов, с кем я переписываюсь в такую рань. И не на один из них не было желания отвечать.
Сам он пребывал в хорошем расположении духа. Лёгкая улыбка расплылась на его тонких губах. Русый хохолок был аккуратно уложен, узел галстука ослаблен, но, по крайней мере, теперь он присутствовал, как и пиджак, которого на него пару недель назад нельзя было натянуть силой. Повлиял ли на него разговор о дресс коде с завучем, оплеуха матери или что-то ещё – мне не было известно. Но он изменился. И даже перестал цепляться ко мне так часто, как прежде. Кажется, у него были дела поважнее.
Последний кусочек творога таял на языке, пока я завязывал чёрные тонкие шнурки на лакированных туфлях. Я спешил на автобус. Задержка на минуту могла привести к поездке в так называемой «консервной банке». Этим утром мне повезло. Я успел забраться в пока что полупустой автобус, особенно мне посчастливилось отыскать свободное место позади салона, где я с великим удовольствием примостился.
Для полного счастья в такие моменты мне не хватало одной вещи. И та запутанными проводами вертелась в моих прохладных пальцах. Распутав наушники, я включил плеер и растворился в лучших моментах своей юности. Возможно я был слишком старомодным, но вот уже месяц сходил с ума по старому доброму року. И Битлз уже занял своё почётное место в моём сердце.
Я чувствовал себя героем хорошего кино прошлого столетия. Золотой свет переполнял салон старенького автобуса, на крыше и сиденьях, повсюду были какие-то надписи на немецком. Я уже некоторые выучил. Надпись «halt» над маленькой потёртой кнопкой означало «остановка». Порой желание нажать её вертелось на кончиках пальцев, но я знал, что она всё равно не сработает. Как бы там ни было, одно её присутствие придавало шарм ретро моей получасовой поездке до школы.
Где-то на половине пути, когда я задыхался между грузных и костлявых тел, или млел в рассветных лучах, как случилось в этот раз, в окне проскальзывала знакомая фигура моего брата. Он предпочитал ездить до школы на скутере. Я был слишком мал для этого, да и к тому же на нём вряд ли можно было бы спокойно наслаждаться музыкой. Хотя, должно быть, слушать рок, пока ветер дует тебе в лицо, а под ногами рычит мотор, чертовски приятно.
