Двери, Которые Помнят

ЛЕС, ГДЕ ТРАВА ЗВЕНИТ ИЗ ПЕПЛА.

Пролог: Исток Тишины

Когда мир был моложе, а звёзды ближе, в королевстве, где реки пели колыбельные из забытых снов, а ветер перешёптывался с луной на языке павших листьев, родился принц. Его назвали Бавиал, что на древнем наречии значило «Вопрошающий». Или «Обречённый вопрошать». В этом королевстве даже яблочный пирог имел «важное государственное значение», а тишина дворцовых коридоров была густой, как забвение, прерываемая лишь эхом шагов по коврам, сотканным из замалчиваний.

Но в груди у Бавиала, под бархатом камзола, звенело иное – медный ключик на потёртом шнурке. Подарок старой няни, чьи глаза хранили тайны глубже дворцовых подземелий. «Он откроет дверь, которую нельзя увидеть глазами», – шептала она, и её голос трещал, как пергамент. «Но берегись, дитя. Некоторые двери открываются лишь однажды… и закрываются навсегда за тобой».

Ключик был холоден. Он не открывал сундуков с игрушками или потайных ходов. Он просто был. И ночами, когда луна лизала мраморные подоконники, Бавиалу чудилось, будто ключик нашептывает: «Спроси… Спроси, почему небо плачет звёздами? Почему смех отцов пуст, а слёзы матерей горчат? Почему ты дышишь, если всё равно умрёшь?»

Однажды, когда терпение лопнуло, как мыльный пузырь над троном, Бавиал бежал. Не от церемоний или пирогов, а от ответов, которые душили глотку шёлком лжи. Бежал к Запретному Лесу, где деревья стояли стражами древних тайн, а воздух был сладок от гниющих обещаний. Его тень – верная, покорная – путалась в ногах, а ключик на груди вдруг потеплел, замерцав, как светлячок, пойманный в ловушку вечности.

Он не знал тогда, что ключ – не инструмент, а приглашение. Не знал, что дверь – это он сам. Что лес не кончается. А тень… Тень помнит всё, что он пытался забыть. Он шагнул под сень ветвей, туда, где трава звенела серебряными арфами из пепла писем, и мир перевернулся. Первый вопрос уже висел на кончике языка, невысказанный, но неумолимый, как судьба:

«Что там, за краем "почему"?»

И где-то на самой границе зрения, на опушке между миром яблочных пирогов и миром забытых снов, мелькнул пёстрый лоскут. Колпак с беззвучными бубенцами. Пара янтарных глаз, вобравших в себя всю боль и абсурд грядущего пути. Шут лишь махнул рукой в перчатке из лоскутов – жест, равный и прощанию, и приветствию. Дверь захлопнулась. Путь начался. Снова.

Глава первая: Серебряный шёпот леса

В королевстве, где реки напевали колыбельные древних времён, а звёзды по ночам перешёптывались с луной, жил принц Бавиал. Его рыцарством были любопытство, а доспехами – тихий смех, который звенел, как колокольчик, в пустых коридорах дворца. Но однажды терпение Бавиала лопнуло, как мыльный пузырь: он сбежал от церемоний, где даже яблочный пирог имел «важное государственное значение», и углубился в запретный лес.

Принц был загадкой, завёрнутой в полутона: его плащ, словно сотканный из пепла и лунной пыли, то облегал худенькие плечи, то растворялся в воздухе, оставляя за собой шлейф мерцающих частиц. Волосы цвета опавшей листвы под зимним солнцем вились непослушными прядями, будто их касался не ветер, а само время. Лицо – то ли ребёнка, то ли древней фрески – хранило следы улыбок, которые никто не видел, и теней, будто позаимствованных у сумерек. Даже его пальцы, то пухлые, как у мальчишки, то вдруг удлинявшиеся и полупрозрачные, словно струи дыма, заставляли задуматься: когда он родился? Или… перестал умирать?