Год. До конца

8 сентября, 6:17 утра.

Комната встретила его запахом сырости и пыли. Грибной дождь стучал по подоконнику, будто пытался пробиться внутрь. Майкл открыл глаза – перед ним плыл потолок с трещиной, похожей на молнию. Голова раскалывалась, спина ныла, будто его переехал грузовик.

Он лежал на полу, а не на матрасе. Тот, серый и продавленный, смотрел на него, как брошенный труп. На вешалке – пальто с дырой на локте. Рядом – пустая литровая бутылка. Вода в ней была тёплой, затхлой. Он выпил глоток, скривился, затем вылил остатки себе на лицо. Вода стекала по щетине, смешиваясь с потом.

– «Что было вчера?»

Память выдавала обрывки: выход на улицу после недели затворничества, тени у подъезда, чужие руки, вцепившиеся в куртку. Коллекторы. Их голоса: «Завтра вернёмся. За деньгами или за печенью».

Гром прогремел так, будто взорвалась крыша. Майкл дёрнулся – сердце колотилось, как загнанный зверь. «Не они… пока не они». Но в следующую секунду дверь затряслась от ударов.

– Открывай, мразь! – голос за дверью хрипел от злости.

Майкл не считал удары, но их было много – больше трёх пар ног. Он рванул сумку из-под матраса, где лежали две футболки, паспорт, а также скрученные в трубку пятьсот рублей и прыгнул в окно.

Дождь хлестал по лицу. Он бежал, спотыкаясь о лужи, пока не рухнул на лавочку у больницы. «Домой нельзя. Но где тогда?»

Головокружение накатило волной. В глазах потемнело. «Чёрт… может, и правда сдохну сегодня».

9:45 утра. Городская больница №3.

Белые стены. Запах хлорки. Чей-то плач за дверью.

– Гемоглобин 62. Бласты в мазке… – врач что-то бормотал, рассматривая анализы.

Майкл сидел на кушетке, сжимая края бумажной простыни. Её шершавость напоминала ему песок – будто он уже сыпется сквозь пальцы.

– У вас острый миелоидный лейкоз, – доктор снял очки. – Без лечения – год. С лечением…

– Сколько? – перебил Майкл.

– Два. Может, три.

Тишина. За окном дождь стих. На подоконнике сидел воробей, чистил клюв. «Свободный», – подумал Майкл.

– Я отказываюсь, – он встал. – Что вы сделаете за год? Вколете мне химию, чтоб я сдох лысым и слабым? Нет уж.

Врач попытался возражать, но Майкл уже шёл к выходу.

12:30 дня. Парк у реки.

Он сидел на промокшей скамейке, сжимая в кулаке больничную бумажку. «Диагноз: ОМЛ. Рекомендовано: госпитализация».

Ветер сорвал лист с ближайшего дерева. Жёлтый, с рваными краями. «Свободный» … Подумал Майкл.

Майкл разорвал бумагу и бросил в лужу.

– Год. «Только для себя», —прошептал он.

Дождь начался снова.

8 сентября, 13:02 дня. Кладбище «Сосновая Роща».

Дождь перестал идти, но воздух всё ещё висел сырым полотном. Майкл шёл по мокрой тропинке, спотыкаясь о корни старых дубов. Его кроссовки хлюпали, впитывая воду, как губка.

Две могилы в дальнем углу – скромные, с потрескавшимися плитами.

«Александр и Елена Вельские. 1965–2012»

Он сел на землю, не обращая внимания на грязь.

– Ну что, мам, пап… – голос сорвался. – Вы же говорили: «Будешь валять дурака – кончишь плохо». Ну вот. Я – закончил видимо.

Капли с веток падали на камень, смешиваясь с его слезами.

– Я даже денег на цветы не принёс. Хотя… вам уже всё равно, да?

Тишина. Только ворона каркнула где-то за спиной.

Он сжал кулаки, чувствуя, как гнев поднимается из живота: