Грань

Мы живем в этом облаке.

Мы пропитаны им,

и не требуем большего,

и дышать не хотим.

(«Ядовитое». В.Сквер)

Виктор пил которую неделю…

Вернее, если быть точным, который месяц, который год… Вот…вот который год.

Он пил горькую уже пятый год. И пил не просто иногда… по стопочке, на праздниках или после работы. Он ее ПИЛ… пил ежедневно, в неумеренных количествах, и она, эта горькая напасть, полностью вытеснила своими градусами его семью, работу, праздники и саму как таковую жизнь.

Он ПИЛ…ПИЛ…ПИЛ…

В самом начале этого кривого пути, на каковой Виктор ступил, горькую он пробовал понемножку… так чуть-чуть… после работы, тяжелого трудового дня, для аппетита. Ух! Хорошо выпить стопочку прозрачной, холодненькой водочки под горячий, багрового цвета, борщичок сдобренный свеклой и помидорками, чтобы значит успокоить расшалившиеся нервишки и получить удовольствие от еды!

Да, поначалу это была всего лишь одна стопочка вечером и то не всегда, она была проглочена перед едой… всего лишь одна стопочка… Маленькая такая, в кою вмещалось не более семидесяти грамм… одна стопочка. Но потом, как-то так незаметно к этой одной стопочке прибавилась вторая… затем третья. Три стопочки, не туда не сюда, чего мелочиться… И вот уже это не стопочки, а граненный стакан… и не всегда перед едой… иногда перед работой… после работы… И этот граненный стакан, совсем незаметно, заслонил своим булькающим нутром и трудовые будни, и удовольствие от багрового борща. Вскоре он выместил и сам борщ и ту которая этот борщ готовила.

Виктор Сергеевич, как его величали последние лет шесть на заводе, за тягой к спиртному потерял так и не поняв когда, ее – жену Ларочку, и его – сына Витальку… Потерял он семью, потерял работу…

Но даже после этого не пожелал остановиться… прекратить свое физическое и духовное разложение, не пожелал махом мужской руки и мужской воли бросить пить.

Ведь всё и вся, так казалось Виктору, настойчиво подталкивали его к той кривенькой, уводящей в никуда, виляющей из стороны в сторону тропочке… Всё и вся не понимали его душевных страданий и ополчившись на него перестали его уважать, почтительно называть Виктор Сергеевич, любимый и дорогой, начав бросать в его сторону раздражающие эпитеты – больной и алкоголик.

Пил…ну, да пил! И что теперь! А кто не пьет?! А то, что Ларка ушла… то, что Евгений Петрович уволил с завода, так в том его Виктора Сергеевича вины никогда и не было…Не было!

Он всегда честно трудился на благо завода, он всегда приносил деньги в семью, он всегда исправно перекапывал землю в огороде, рубил и колол дрова, носил воду в дом…

А пить начал… пить начал от безысходности, от тягот жизненных и душевной не удовлетворенности. Ведь на заводе платили мало, и частенько, те крохи, что зовутся зарплатой выдавали с задержкой, Ларка еще чаще говорила, что надобно искать другую работу, на которой будут платить больше… а искать ее не хотелось, не моглось… Виктор Сергеевич уже вроде как и врос в этот завод, цех, коллектив, ведь вернувшись с армии, сразу пошел к станку и начал свою трудовую деятельность, а потому уход с этой работы страшил… пугал его и заставлял пить… Ларка поначалу лишь уговаривала сменить работу, да подливала борщичка в тарелку, чтобы дорогой муж не пьянел… но чем чаще она уговаривала, чем чаще слышал в ее словах разумность Виктор тем точно из страха или на зло ее женской мудрости прикладывался к стопочке… к стаканчику… и еще раз к стаканчику.