Толстая Нан (Императрица Анна Иоанновна) - Елена Арсеньева

Толстая Нан (Императрица Анна Иоанновна)

Страниц

35

Год

2004

На ветку высокой березы уселась непоседливая сорока, настолько прекрасная и загадочная, будто она сама является редким произведением искусства природы. Ее черно-белые перышки, словно отражая березовую кору, излучали яркую изумрудную зелень под лучами солнца. Маленькая головка сороки поворачивалась с любопытством, словно она искала что-то волнующее и тайное вокруг. Мерцающие перышки ихя звенели на ярком солнце, когда она восторженно стрекотала, устраивая настоящий концерт прямо на ветке. Анна Иоанновна, каждое дыхание затаивая, не могла отвести глаз от этого удивительного зрелища. Казалось, вокруг рождаются и происходят самые интересные истории, и сорока, словно сплетница природы, готова раскрыть все их тайны и секреты. Она передавала своим стрекотом напряжение, заполняя уши Анны Иоанновны звучными шелестами и делая ее погружаться в необычный мир, созданный этим восхитительным созданием природы.

Читать бесплатно онлайн Толстая Нан (Императрица Анна Иоанновна) - Елена Арсеньева

Сорока села на березовую ветку и с любопытством завертела маленькой головкой.

Анна Иоанновна затаила дыхание. Черно-белые, совершенно как березовая кора, сорочьи перья на солнце отливали изумрудной зеленью. Молодая, гладкая, необычайно красивая сорока! А уж стрекотала она так, что в ушах звенело. Ох и сплетница!

Анна Иоанновна рывком поднялась с кресла и на цыпочках двинулась к окну. Шаг, другой… Скрипнула паркетина под ее увесистой поступью, и придремнувшая было в кресле любимая подруга и статс-дама Анна Федоровна Юшкова вскинулась, ошалело захлопала глазами:

– Ты куда, матушка? Куда?

– На кудыкину гору! – буркнула императрица и, не оборачиваясь, погрозила статс-даме Юшковой кулаком.

Фрейлины Маргарита Монахина и Аграфена Щербатова оказались сообразительней. Повыше подобрав пышные, золотом шитые юбки над голыми ногами, сунутыми в парчовые туфельки (кое-где, правда, уже порванные, но так ведь это дело житейское, парча протирается быстро, туфелек не напасешься, сама императрица предпочитает в

своих палатах в кожаных чувяках хаживать), они на цыпочках ринулись к окошку, стараясь ступать как можно тише, чтобы, не дай Бог, не спугнуть птицу. Маргарита ловко, бесшумно приотворила фортку, Аграфена же схватила стоявшее в углу подле окошка заряженное ружье и подала государыне.

Анна Иоанновна легко вскинула изукрашенный позолотою приклад к плечу и – ба-бах! – кажется, даже не целясь, спустила серебряный курок. Птичка кувыркнулась с ветки в глубокий сугроб, наметенный под березою.

Фрейлины во главе с окончательно проснувшейся статс-дамою бурно заплескали в ладоши. Анна Иоанновна довольно кивнула, словно сама себя похвалила, и, не глядя, сунула Аграфене ружье с еще дымящимся стволом. Та, сморщившись от едкого духа, поставила ружье в угол.

Из соседней комнаты уже спешил с пороховницею и шомполом лакей, нарочно назначенный, чтобы чистить и заряжать императрицыны ружья. Возле каждого окошка стояло по такому ружью, потому что Анна Иоанновна страстно любила стрельбу, и никакая случайно замеченная птаха, оказавшаяся, на беду свою, в поле ее зрения, не могла ускользнуть от меткого выстрела. А птах в парки ее дворцов завезли великое множество, от снегирей, коноплянок и голубей до канареек, и они там прижились, свили гнезда… Глупенькие птички ведь не знали, что императрица стреляет без промаха – даже нарочно устроила у себя тир, где ежедневно бьет по целям, – не то за версту облетали бы все Аннины дворцы!

Между тем в окошко было видно: молодой гвардеец, нарочно, как и лакей, приставленный быть начеку и подбирать случайные государынины трофеи, выскочил из боковой уличной дверки и неровно замаршировал по парку, то и дело оскальзываясь гладкими подошвами парадных сапог. Сорочий хвостик жалко торчал из сугроба под березою. Гвардеец схватил птицу, отсалютовал окнам, зная, что за одним из них стоит императрица, и пустился в обратный путь, однако поскользнулся и упал, нелепо задрав длинные ноги в сверкающих сапогах, назначенных для бесшумного шествования по парадным залам, но отнюдь не для торенья троп в снегу. Грохнулся он, видать, тяжело, потому что невольно испустил при этом пронзительный крик, услышанный и в палатах.

– Экая, прости Господи, квашня! – пробормотала Анна Юшкова.