Искушение

С того знакового вечера в доме Кроуфордов прошёл месяц, полный взаимного довольства, дружеской неги и доверительных разговоров до поздней ночи. И никто не наслаждался этим временем так, как Вильгельмина. После «освобождения», как она называла произошедшее между ней и Лиамом Россом Галлахером, она расцвела и похорошела как никогда. Присущая ей болезненная бледность и хрупкость, конечно, не могла исчезнуть бесследно, но всё чаще можно было заметить, как её цвета слоновой кости щёки освещались румянцем, а в глазах, сверкавших яркой голубизной, прыгали искорки веселья. Благодаря Рогану и Селии, Вильгельмина буквально купалась в любви и участии.

Лишь одного ни заботливый кузен, ни его жена не могли ей дать.

Наблюдательному глазу очевидно было, что особенно очаровательной Вильгельмина делалась в присутствии Люмьера д’Экзиле. Не уступая Кроуфордам в дружеском участии, он тем не менее держался с ней несколько отстранённо. Всякий раз во время разговора с ним Вильгельмину не покидало ощущение официальности, будто князь говорил с высокопоставленной особой. И хотя Вильгельмина желала другого, всё же даже такой общение приносило ей удовольствие, почти постыдное. Она считала подобные чувства непозволительными для замужней женщины, ведь как ни посмотри, официально Вильгельмина всё ещё считалась женой Лиама Росса Галлахера.

Нужно было как можно скорее уладить этот вопрос.

Пожалуй, единственное, что омрачало почти безмятежное счастье Вильгельмины, было воспоминание о Деве-Смерть, которое посещало её всякий раз при мыслях о Люмьере. С того вечера эта экстравагантная особа не появлялась, чему Вильгельмина была бесконечно рада, но её пугающий образ и высокомерная манера держаться буквально отравляли ей существование. Вильгельмина спрашивала у Селии, как ей вообще пришло в голову пригласить в качестве гостьи это отребье (конечно, она благоразумно заменила слово «отребье» на более нейтральное, настолько, что уже не могла припомнить, какое именно). И Селия уставилась на неё с таким разочарованием, что Вильгельмина даже съёжилась, и долго молчала.

– Полагаю, я вижу в ней себя, – наконец ответила она. – Она высказывает и показывает то, что я хотела бы высказать посредством книг.

Вильгельмина густо покраснела и больше не поднимала эту тему ни с кем, особенно с Люмьером. Но после этого разговора её нелюбовь к Деве-Смерть только усилилась.

Одним промозглым апрельским утром, возвестив о своём прибытии условным стуком в дверной косяк, Люмьер д’Экзиле вошёл в кабинет Селии с двумя конвертами, которые он, судя по всему, перехватил у лакея по дороге.

– Есть новости, миз Кроуфорд! – громогласно возвестил он. – Пришли ответы от наших издателей.

Селия, которая от испуга выронила перо и поставила кляксу на листе, уже собиралась высказать ему всё, что она о нём думает, но услышав, о кого пришли письма, позабыла обо всём и по-детски протянула обе руки к конвертам. Люмьер же, намеренно или нет, не заметил её жеста.

– Из трёх выбранных издателей ответили лишь двое. Первый у нас, – Люмьер сверился с именем адресанта на конверте, – никто иной как Джон-Седрик Карпентер. А вторая…

– О боже, – выдохнула Селия, уже догадавшись. – Неужели Морриган Вейл ответила мне…

– Exactement1, – кивнул Люмьер, оглядывая стол в поисках ножа для писем. – По всей видимости, многоуважаемый мистер Смитсон оказался недальновидным – поразительное упущение для американца! Вот увидите, он обязательно осознает свою ошибку, но будет уже слишком поздно.