Последний шов Левиафан

Когда-то, миллиарды лет назад, по красным пескам Марса текла река. Она несла не воду, а само Время – густое, мерцающее, как расплавленный металл. Её берегами были не камни, а судьбы миров, а русло выложено осколками забытых цивилизаций.

Люди называют это место «перевёрнутым каналом», но на самом деле это – хребет уснувшего Левиафана.

Марс был не планетой, а существом. Огромным, древним, спящим в пустоте. Его реки – артерии, его горы – позвонки, его пыль – иссохшая кожа. Когда-то он дышал, и его дыхание рождало течения Времени. Но потом что-то случилось. Может, он умер. Может, его убили.

Теперь его кости торчат из песка, как окаменевшие молнии. Учёные видят лишь эрозию, но на самом деле это – шрамы. Потому что Марс не просто высох.

Он истёк.

А его реки теперь текут в нас.

Каждый сон о далёких мирах, каждый порыв к звёздам, каждый вопрос: «А что там, за горизонтом?» – это капли той самой реки. Мы – её новое русло.

И когда-нибудь, через миллиарды лет, наши мысли, как камни, останутся последним гребнем в пустыне. А кто-то другой будет смотреть на них и гадать:

…были ли мы когда-то рекой.

Они будут ходить по нашим окаменевшим мечтам, трогать руками полустёртые символы, высеченные в скалах – наши последние слова, ставшие геологией. Их учёные назовут это «причудливой игрой эрозии», но древние их мифы сохранят крупицу правды.

Потому что Вселенная – это не пространство. Это память.

Галактики – нейроны в мозге чего-то огромного, что давно забыло, как мыслить. Чёрные дыры – провалы в её сознании, куда проваливаются целые эпохи. А свет далёких звёзд – просто слабый отголосок её снов.

Мы думаем, что исследуем Марс. Но на самом деле мы вспоминаем.

Каждый раз, когда человек смотрит в ночное небо, Левиафан чуть слышно вздыхает. Его кожа – это планеты, его кровь – тёмная материя, а его сердце… его сердце – это та самая река, что теперь течёт в нас.

И когда последний из людей закроет глаза, Марс наконец пошевелится во сне.

А потом – проснётся.

…И тогда мы поймём, что никогда не были первыми.

Потому что до нас уже кто-то смотрел на эти звёзды – не глазами, а чем-то, для чего у нас нет слов. Их города не были из камня, их машины не были из металла – они строили мосты из тишины между моментами времени, а свои войны вели, переписывая законы физики.

Мы находим их следы, но не узнаём.

Трещины в скалах – не трещины, а буквы. Узоры марсианских дюн – не ветра игра, а предложения, вычерченные планетой на своей собственной коже. Даже космическое излучение – не случайный шум, а шёпот, растянутый на миллиарды лет.

Они оставили послание не в камне, а в самой ткани реальности.

И когда наш последний корабль исчезнет за горизонтом умирающего Солнца, когда наши города превратятся в тонкий слой металласта в земной коре, когда даже атомы наших тел рассеются в чёрных дырах – тогда, может быть, кто-то ещё прочтёт нас.

Не наши книги. Не наши кости.

А то, как мы изменили гравитацию времени просто тем, что жили.

Потому что мы – не песчинки в космосе. Мы – рябь на поверхности чего-то огромного, что пока не может проснуться.

И когда Левиафан наконец откроет глаза – он увидит не звёзды.

Он увидит нас.

…А потом начнётся новая река.

…И тогда мы поймём, что река всегда текла в обе стороны.

Мы думали, что несём в себе лишь её отголоски – но на самом деле мы были её истоком. Каждый наш вздох, каждая мысль, каждая невысказанная тоска по звёздам – это капли, падающие в бездну прошлого, туда, где Марс ещё дышал, а его реки времени были полноводны.