На цепи

Глава 1. Проверка

Дорога в ноябре всегда звучит одинаково: редкий щелчок камня по днищу, гул шипованной резины и дребезг того, что в бардачке забыли закрепить. Мир за стеклом – серый, мокрый, без лишних контуров: лесополоса, канава, снова лес, чёрные стволы, как мокрые спички. Где-то сбоку тянется линия электропередач, и кажется, что она ведёт не к людям, а к их отсутствию.

Алина держала папку на коленях, как будто это могло согреть. Папка была из плотного пластика, на корешке маркером: «Семья К.» и номер дела. Внутри – привычный гербарий бумаги: акты обследований, объяснения, предупреждения, характеристика из школы на старшего, выписка из поликлиники на младшего, распечатка из полиции о вызовах. И ещё – две страницы, из-за которых они сейчас тряслись по этой дороге: поручение на внеплановый выезд и короткая приписка ручкой начальницы: «СРОЧНО. Поступил сигнал. Проверить условия проживания. Присутствие ПДН и участкового обязательно».

«Сигнал» – слово удобное. Оно ни к чему не обязывает вслух, пока не приезжаешь и не видишь, чем пахнет правда.

Водитель служебной «Лады» – старший лейтенант Серов, участковый, человек с лицом, будто его вырезали из тех же ноябрьских сумерек. Он говорил мало, но когда говорил – не повышал голос, как не повышают голос те, кто слишком часто слышит крик.

Сзади сидела Лена из отдела по делам несовершеннолетних – ПДН. Лена щёлкала ручкой и листала смартфон, но не с интересом, а механически, как перебирают чётки: новостная лента, сообщения, снова лента. На выезд она всегда брала термос с крепким кофе и пакет с печеньем – не потому что голодна, а потому что внутри надо чем-то занять руки.

– Далеко ещё? – спросила Алина, хотя знала ответ: «ещё минут сорок» в этих местах означает «ещё сколько получится».

Серов не сразу ответил, глядя на дорогу.

– Если мост не размыло, доедем. Если размыло – пешком пойдём. Там километра два, не больше.

Лена хмыкнула:

– Пешком, говоришь… В сапогах? По жиже? У меня форма.

Алина промолчала. Она не любила разговоров про форму. Ей казалось, что в этой работе форма – не ткань и не погоны, а выражение лица, которое ты надеваешь перед дверью. Если ошибёшься – и всё, либо сорвёшься на злость, либо уйдёшь в сочувствие, а оба варианта потом стоят слишком дорого.

Телефон Алины вибрировал в кармане, но она не вытаскивала – знала: или начальница уточняет «где вы», или кто-то из коллег пишет: «держись». От таких слов становилось только хуже, как от «не бойся» перед темнотой.

Они свернули с асфальта на грунтовку. Машина сразу изменила характер: стала меньше слушаться руля и больше – земли. Грунтовка была разбита так, будто ее не ремонтировали десятилетиями, а только иногда подсыпали сверху щебень, чтобы у людей не было права сказать «совсем невозможно». По краям стояли кусты, обвисшие мокрыми нитками, и редкие покосившиеся заборы – не столько граница, сколько память о границе.

Деревня возникла неожиданно: несколько домов, печные трубы, тонкая струйка дыма в сыром воздухе. Всё выглядело так, будто кто-то здесь продолжает жить по инерции – не потому что хочет, а потому что не умеет иначе.

Серов сбросил скорость.

– Вон тот, с зелёной крышей. Там.

Дом стоял чуть в стороне от дороги, за низким, кое-где провалившимся забором. На воротах болталась цепочка с замком, но цепочка была не натянута – просто висела, как украшение. У калитки – грязный коврик, который когда-то был резиновым, а теперь стал частью земли. Окна – мутные, с занавесками, которые в дневном свете казались серыми.