Когда я был совсем юным, мне никогда не приходила в голову мысль о собственной исключительности или превосходстве над другими, как это обычно бывает. Как правило, подобное принимается в нашем обществе за незрелость ума, и кажется, что только время и жизненный опыт могут это излечить. В моём случае, всё было не так: всё вокруг, как и я сам, казалось мне совершенно обычным, непримечательным, даже посредственным. Родился я в обычном провинциальном сибирском городе, ходил в самую обычную муниципальную школу, и в моём классе училось ещё три десятка таких же школьников.
Говорили, что наша школа не рассчитана на такое количество детей. В ней училось как минимум вдвое больше, чем она должна была по плану принимать. Возможно, в этом и крылась проблема – ощущение, будто ты живёшь в переполненном такими же как ты мире, и что в этом переполненном мире шансы реализовать себя и возвыситься над остальными стремятся к нулю. Я не был самым плохим учеником, как и не был самым лучшим. Никогда мне не приходилось думать о том, что выделяло меня на фоне остальных, и выделяло ли тогда хоть что-нибудь.
Мой город был красивым, и я любил его. Позднее мне казалось, что его черты как в зеркале отразились на моём характере. Те, кто никогда не видел его и не знаком с ним достаточно близко, никогда бы не разглядели в нём ничего особенного. Таких городов много. Но находясь внутри и созерцая его внутреннюю сущность, тебе открывается великолепие его противоречивости – ухоженность и добротная, провинциальная «европейскость» посреди сибирской тайги и высоких, заснеженных гор. Искусственно взращённая и лелеемая самоценность, вопреки всем внешним обстоятельствам, ни разу к тому не располагающим.
* * *
После школы мне довелось поступить на юриста в Санкт-Петербург. Никогда раньше мне в нём бывать не приходилось, но его образ, казалось, с самых ранних лет навязчиво преследовал меня. Улицы, расчерченные по линеечке Великим Творцом, пронизывающие сети каналов, вокруг которых стояли невысокие многоквартирные домики, колонны соборов, воплощающие самые неестественные и оттого восхищающие замыслы об имперском величии, вдохновлённые Римом, и сумрачный северогерманский дух, находящий своё выражение в скверной балтийской погоде и дотошной планировке.
Прошло много лет, но вторая любовь моей жизни никогда не ослабевала, хотя, надо сказать, немного затмила собой первую. Моим любимым занятием стали вечерние прогулки по городу в самодостаточном, гордом одиночестве. Такие прогулки заставляли меня ощутить себя хоть немного родным ему – ведь он был точно также одинок, но оттого нисколько не утративший чувства собственного достоинства.
Однажды, после закончившихся занятий, я отправился гулять вдоль канала и дошёл до Храма Спаса на Крови, построенного на месте рокового покушения на русского императора Александра Освободителя. Одну из главных разочаровывающих регулярно черт города я определил для себя сразу – это постоянные реставрации, имеющие место то тут, то там, занимающие, кажется, слишком много времени, и мешающие наслаждаться его чарующими видами. Будто правящие здесь люди договорились о том, что приезжим нельзя видеть слишком много – может, они разочаруются, и отправятся обратно в свои регионы.
