Подруги - Вера Желиховская

Подруги

Страниц

105

Год

"…– А мне, право, кажется, что ты преувеличиваешь. Тебе самой жилось бы гораздо лучше, если бы ты относилась к мачехе и ее детям с большим уважением.– Ну, про это мне знать! – со сдержанным вздохом возразила Надя. Но вскоре она осознала, что отвечала Вере Алексеевне слишком грубо, поэтому схватила ее руку, крепко поцеловала в щеку и продолжила: – Дорогая, я, право, не злая и искренне хотела бы, чтобы все было по-другому… Но ничто не раздражает меня так, как ложь, а в Софье Никандровне – все притворное и искусственное! Я никогда не могла бы лично общаться с ней, но я могла бы как-то с ней смириться, если бы не эти несчастные дети! Как они воспитываются? В какой среде они растут?.. Это заставляет меня испытывать отвращение к этой женщине! – Очень плохое чувство! – серьезно заявила Ельникова..."

«А мне, без преувеличений, кажется, что твои слова намного слишком негативные. Тебе, пожалуй, было бы заметно лучше, если бы ты улучшила свои отношения с мачехой и ее детьми. – Ну, об этом я и так знаю! – с некоторой грустью возразила Надя. Однако, осознав, что она резко ответила Вере Алексеевне, Надя обняла ее в знак примирения и крепко поцеловала в щеку, а потом продолжила: – Дорогая, я не злая, и я была бы рада, если бы все было по-другому... Но ничто не раздражает меня так, как ложь, а в случае с Софьей Никандровной – все притворственно и искусственно! Я, конечно, никогда не стала бы общаться с ней лично, но, может быть, я бы как-то нашла с ней общий язык, если бы не эти бедные дети! Какие воспитание они получают? В какой среде они растут?.. Это делает меня ненавидеть эту женщину! – Неприятное чувство! – серьезно отметила Ельникова...»

Читать бесплатно онлайн Подруги - Вера Желиховская

Глава I

У себя

Большие парадные покои в доме генерала Молохова с утра приводились в порядок; свечи вправлялись в люстру, бра и канделябры всех величин; в корзинах у окон гостиных, на консолях и в углах большой залы расставлялись цветы, букеты и группы высоких растений. Было семнадцатое сентября, день именин хозяйки дома и падчерицы её Надежды. Софья Никандровна Молохова ждала вечером множество гостей; она давала бал не столько по случаю своего ангела, сколько потому, что Наденьке в тот же день минуло шестнадцать лет, и она непременно желала отпраздновать её совершеннолетие с особым торжеством. Так она рассказывала своим знакомым, таинственно добавляя на ухо некоторым:

– Вы понимаете, что я не так бы старалась для родной своей дочери, но Наденька такая нелюдимка, такая бука, что меня, пожалуй, обвинят в том, что я её не приучаю к обществу… Ведь, знаете, мачехи всегда виноваты во мнении сердобольных тетушек и бабушек!.. Меня, я знаю, родство покойной госпожи Молоховой и без того недолюбливает и винит в том, что Надежда Николаевна воспитывалась не дома, а виновата ли я, что с ней ни одна гувернантка не уживалась?.. Вот и теперь: кончила прекрасно курс, с золотой медалью, чего же лучше?.. На что ей восьмой класс?.. Что она, по урокам, что ли, будет бегать? Из-за куска хлеба биться?.. Баловство одно! Рисовка одна только!.. A меня, поди, тоже винить станут, что я не вывожу взрослую девушку… A я что же поделаю, когда она не только о выездах, даже о приличных туалетах слышать не хочет? Заладила свою форму и в будни, и в праздники, и ничем её не переупрямишь!.. Характерец, я вам скажу! Не дай Бог!.. Что я с ней горя терплю – одна я знаю.

Так жаловалась Софья Никандровна своим близким, и все её друзья качали головами и сожалели о её неприятном положении и о тяжелом нраве её падчерицы.

В тот самый вечер, когда у Молоховых шли деятельные приготовления к вечернему приему, – приготовления, в которых родная дочь Софьи Никандровны, Полина, принимала самое горячее участие, Надежда Николаевна, по-видимому, не обращала ни малейшего внимания на общую суету. С трудом удалось ее вытянуть утром в гостиную для приема гостей, которые не переставали подниматься по устланной коврами лестнице в роскошно убранную маленькую приемную госпожи Молоховой (большие были заперты ради особо эффектного убранства их к вечеру); с трудом высидела она обед en famille (в семье), который все же, благодаря наружному этикету, введенному хозяйкой дома, был довольно церемонный, и тотчас же удалилась в свою уютную комнатку, куда поджидала двух гостей, – единственных ей дорогих и желанных: свою кузину Веру Алексеевну Ельникову и Машу Савину, любимую подругу свою по гимназии. Вера Алексеевна была гораздо старше Нади, служила учительницей в той самой гимназии, где кончила курс, но они были очень дружны, хотя Ельникова не любила семьи своего дяди и не бывала почти никогда у госпожи Молоховой. Савина тоже никогда не бывала гостьей в доме генеральши. Эта смуглая, миниатюрная, вечно занятая девушка была всего лишь на несколько месяцев старее своей подруги, но казалась гораздо старше её, потому что ранние лишения и заботы уже провели преждевременную морщинку между её черными бровями и на вид сделали ее неприветливой и слишком серьезной. Она дичилась и сторонилась от всех, кроме близких ей людей, которых было очень мало. Генеральша невзлюбила ее с первого взгляда и очень тяготилась её посещениями. Савина, впрочем, и сама их боялась и, несмотря на настойчивые просьбы Нади, предпочитала видеться с ней в гимназии, в своей крошечной комнатке в квартире матери, а более всего у Веры Алексеевны, где они втроем проводили самые веселые часы. Однако, в этот день они провели отлично время в комнате Надежды Николаевны, которую та тщательно оградила от вторжения своих меньших сестер и братьев. Она угощала своих гостей шоколадом, фруктами и конфетами и совсем было позабыла о неприятных вечерних обязанностях, если б о них ей не напомнила сестра её Полина, постучавшись в запертую дверь и закричав весьма пронзительным голоском, что пора одеваться, что maman причесывает уже парикмахер, что сейчас и их, Полину и Риадочку, позовут завиваться и что maman велела спросить у неё, не хочет ли и она, чтоб ее причесал парикмахер.