Рыжик

Клавдии Ивановне исполнилось шестьдесят семь, когда они впервые встретились. Женщина уже бросила в железный ящик мешок с мусором, когда услышала, что внутри контейнера что-то попискивает. Она заглянула в него и заметила, что рядом с её пакетом лежит другой, точно такой же, и слегка шевелится. Писк раздавался именно оттуда. С трудом дотянувшись до пакета, Клавдия Ивановна вытащила его, положила на землю и развязала узел. И глазам своим не поверила. В пакете лежал худющий рыжий кутёнок. Шесть его слиплась, по краешкам голубых глаз стекали самые настоящие слёзы. Он посмотрел на женщину с надеждой и одновременно с испугом. Попытался встать на лапки, но не смог. Видимо, он был совершенно обессилен.

– Да кто ж с тобой так-то, милый? – вполголоса проговорила Клавдия Ивановна. – Поди-ка сюда. – Она осторожно взяла его в руки и, выпрямившись, прижала к груди.

Щенок лизнул её руку.

– Надо же, нелюдь какая, – продолжала возмущаться женщина. – Совесть всю потеряли, изверги.

Клавдия Ивановна простояла так ещё минут пять, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать с этим беднягой. Старая она уже, сил с каждым годом, а теперь уж и с каждым месяцем становилось всё меньше. Сколько протянет она ещё в этом мире? Лет пять от силы. И если приютить теперь щенка у себя в доме, то потом, когда не будет её, на кого останется животина? Говорили ей, и не раз, что шестьдесят семь – это ещё совсем не старость, что в такие-то годы многие только жить начинают по-настоящему. Может, для кого-то это было и так. Но с её больным сердцем и с тяжёлыми годами труда за плечами старость пришла раньше, чем она её ожидала.

Деревня, в которой прожила Клавдия Ивановна всю свою жизнь, приходила в упадок, как и многие, похожие на неё. Из старожилов осталось только три человека – она, через улицу напротив бывшая учительница Любовь Петровна да дед Архип, но тому было почти восемьдесят, он пару лет как не узнавал почти никого, а только с утра до вечера сидел на лавочке и смолил вонючие самокрутки. Бо́льшая часть знакомых год за годом уходили на небеса или переезжали в город к своим детям. А молодежь, что перестраивала дома под дачи, сделана была из другого теста. Многие приезжали со своими собаками, злющими и породистыми, а местных псов, брошенных разбегающимся населением, не жаловали и часто по осени вызывали службу по отлову бездомных животных, а та никогда особо не церемонилась, так что не известно, чем заканчивалась жизнь тех бедолаг, которых им удалось отловить и посадить в клетку. Вот не станет Клавдии Ивановны, и Рыжика этого могут посадить в клетку и увезти неизвестно куда. Как-то между размышлениями, она и не заметила, как дала ему имя. Ну надо же. Рыжик. Теперь уж, как ни крути, она за него в ответе. Не заворачивать же обратно в пакет. Да и желающих приютить щенка у себя вряд ли в деревне сейчас найдёшь. На улице во всю начинал таять снег. Конец марта. Дороги развезло, до начала огородного и шашлычного сезона ещё долго. Нет почти никого в целой округе. Даже непонятно, по чьему распоряжению поставили тут контейнер для мусора, больше похожий на кузов какого-нибудь самосвала. Мусоровоз посещал деревню три раза за лето и один раз по весне, когда проезжей становилась дорога.

– Ну и ничего, Рыжик, – вслух подытожила свои мысли женщина. – Как-нибудь проживём. А там уж что бог даст.