Остров айлатки

Она проснулась от мерного покачивания и громких ударов, будто кто-то настойчиво стучал в дверь. Сквозь сон Натке почудилось, что она еще дома, в спальне своей квартиры, а к ней пытается войти мать. Но в рождающейся постепенно и заполоняющей весь горизонт непроницаемой синеве она не узнала родного дома. Она лежала, укутавшись в потертую парку, голова и плечо ее онемели от неудобной спальной позы. Расправляя и сжимая пальцы в кулак, стараясь вернуть чувствительность в ставшую чужой руку, она схватилась другой ладонью за выглаженный волнами деревянный край лодки, подтянулась и села на изрытую трещинами потемневшую седушку.

Холодная вода билась о край байдары, вспенивалась и с шумом откатывала назад, в бескрайний простор Тихого Океана. Натка увидела, как из покрытой белыми изломами водной тьмы рождались, постепенно нарастая, белые колесницы. Они яростно налетали на суденышко, где сидела девушка, разбивались, а затем рождались вновь, продолжая нападение. Одна из волн разбилась россыпью водных осколков, они разлетелись в воздухе над головой Натки прозрачными сверкающими кристаллами. Она ощутила множество тонких прикосновений на щеках.

Натка никогда еще не видела такого огромного водного простора вокруг себя. Картина грязно-перламутрового неба, переходящего в штурм белесых воинов на постоянно ломающейся плите вод, внушала не страх даже. Это был первобытный трепет животного, оказавшегося в новой для себя стихии. Сердце ее схватила изнутри невидимая рука и судорожно стала рвать наружу. Подобное чувство раньше она испытывала, только когда ее, семилетнюю, захватил в поле ржи ливень с грозой. Над головой тьму испещряли прожилки молний, а она хоронилась среди колосьев, по которым на землю стекала вода. Мощные капли насквозь промочили одежду, поток воды заливал глаза. Но самым страшным был гром, неизменно следовавший за еще более жуткими образами – это были ярко-белые изрезы среди черноты туч. Они снисходили с неба прямо до сельской дороги. Внезапно ее родной дом, где она любила беззаботно проводить дни, нежась в лучах солнца среди тучных зарослей кабачков и помидоров, стал страшным и опасным местом. И именно в тот момент она поняла безразличную жестокость природы. Тогда она же и осознала в себе животное, поняла, что тело ее создано не для удовольствия и неги, а для выживания.

Но как выжить в таком холодном безбрежии? Чем дольше она смотрела вдаль, тем больше она проваливалась в это ощущение безысходности и страха. Чтобы уйти от него, нужно было сместить внимание на что-то другое, успокоить вновь пробудившееся животное, которое хочет лишь выжить. Она плотнее сжала тонкими длинными пальцами край лодки, но ладонь ее соскользнула вниз, она почувствовала подушечками гладкую поверхность, словно прикоснулась к коже морского животного. Это была старая байдарка, которую местные алеуты делали из деревянного каркаса и моржовых шкур. Острым носом она вспарывала пропасть воды перед собой, храбро несясь вперед. Этому сооружению человеческому и дела не было до сокрушающей мощи природы вокруг себя. Не думал об этом и алеут, налегавший на весла. Он сидел прямо перед Наткой, его широкие плечи и крепкие узловатые руки ходили вперед и назад, прокручивая длинные весла.

Федор. Это русское имя настолько же не вязалось с его внешностью, как и одеяние – с представлениями девушки об алеутах. Под коротко постриженным ежиком волос выступали борозды морщин на мясистом лбу. Под скошенными к переносице глазами виднелись мешочки, которые в пасмурном свете Командорского солнца казались подкрашенными линиями, словно у Федора была боевая раскраска. Под глыбой носа плелись корни выбеленных усов, ниже переходивших в бороду. Из-под густых волос выглядывала только нижняя губа – красная и сухая, изъеденная трещинами от соленого воздуха.