Шорох листьев

Человек предполагает, а Бог располагает.

(Фома Кемпийский, «О подражании Христу»)

Он шёл уже около часа без отдыха. Сухой лес редел, но никаких видимых изменений вокруг не было. Высохшие деревья всё также трещали и стонали, сбрасывая с себя последние пожухлые листья. Всё также жёлтое марево из песка и пыли, закрывая солнце, давило и отбирало ощущение времени. Он уже не пытался обходить сухие ветки, старые шишки и высохшую скрюченную траву, а посему каждый его шаг тяжёлым хрустом разносился по остаткам того, что некогда было зелёным пушистым лесом. Уже давно не было смысла осторожничать. Он позволял себе громко чихать и кашлять от застывшей в воздухе древесной трухи и пыли. Зверь, идущий где-то впереди, кажется, тоже это осознавал, и сухой трескучий шум из-под четырёх его копыт ритмично разносился далеко вокруг. Так они шли уже седьмые сутки.

Назвать эту ситуацию «охотой» человек не мог, да и «выслеживание добычи» или даже «преследование жертвы» сюда не подходило никоим образом. В начале всего этого действа – когда прошедший мимо лагеря зверь вывел человека из забытья, поднял силком на ноги и заставил идти следом, – да, вероятно, это была и охота. Но сейчас, спустя неделю преследования, человек всё больше склонялся к мысли, что это какая-то странная нелепая игра. И он охотно принял эти правила, идя следом, и уже и не пытаясь нарушить игровые условия.

Ещё три-четыре дня назад, подстёгиваемый голодом и злобой, он предпринимал попытки нагнать зверя, но каждый раз, как только расстояние межу ними сокращалось – преследуемый равнозначно увеличивал свою скорость и уходил далеко вперёд.

А затем – останавливался и ждал.

Когда же человек подходил на приемлемое расстояние – зверь снова продолжал свой шумный трескучий путь. Именно эти действия напрочь лишённые какого-либо логического объяснения вынудили человека продолжать игру и, по возможности, довести её до конца. А ещё лучше – выиграть.

Вернуться назад и идти своим прежним путём он больше не планировал, да и не хотел. Желание «выжить любой ценой в умирающем мире», рьяно охватившее его в первые недели и месяцы после случившейся катастрофы, больше не занимало мысли. Вести записи, календарь, поиски выживших он тоже бросил – всё это давно перестало быть важным. И даже постоянно донимающий голод перестал пугать, как раньше. Всё это отошло куда-то на задворки сознания. Теперь он жил одним днём, не задумываясь о том, что будет завтра.

Сейчас важен только шум из-под копыт, идущего впереди. Важно завершить начатую им игру.

Где-то вдали, будто в подтверждение этим мыслям, громко затрещала переломанная пополам копытом сухая ветка. И снова наступила давящая тишина, нарушаемая лишь тихим шорохом опадающей листвы и пепла.

Иногда человеку казалось, что он сам уже превратился в этот мертвенный шорох. Он слышал его и во сне, и наяву, и ничто не могло его заглушить – ведь других звуков вокруг не осталось. Ни птиц, ни животных, ни ветра.

Ничего.

Только шорохи, иногда скрипы и стоны деревьев и скатывающиеся по склонам камни.

А ведь совсем недавно мир шумел, как гигантский парк аттракционов. И днём и ночью текла в нём электрическая жизнь: грохот, смог и гудение индустриальных городов, музыка и ритмичные басы развлекательных – всё разносилось волнистым эхом по лесам и горам, морским побережьям и речным заводям, а люди наполняли каждый закоулок мира бесконечным балаганом и суматохой.