Все жанры Все авторы
Обмен ненавистью - Лев Вершинин

Обмен ненавистью

Страниц

15

Год

—

"Невообразимо светлые стены, покрытые керамической плиткой, отражают всю комнату. Смертельно бледный неоновый свет тонко охватывает камеру, создавая зловещую атмосферу. – Вы готовы к началу? Внезапно входит странный голос. И глаза владельца у этого голоса такие мутные, словно две гладкие металлические монеты, но от них невозможно оторвать взгляд; и вот поэтому сегодня я снова не смогу разглядеть его лицо, хотя каждый раз обещаю себе сосредоточиться и увидеть его наконец..." В этой комнате чувствуется нечто загадочное и мистическое. Кафельные стены создают иллюзию неприродной яркости, а неоновое освещение придает всему вселенскую панторку. Таинственный голос, настолько серый и плоский, будто не принадлежит живому существу, излучает некую угрозу. Казалось бы, посмотреть в глаза его владельцу крайне сложно, ведь они такие пустые и лишены жизни, словно две незыблемые монеты из свинца. Но несмотря на это, каждый раз я настраиваю себя на то, что смогу разглядеть его лицо.

Читать бесплатно онлайн Обмен ненавистью - Лев Вершинин

1

…неправдоподобно белые кафельные стены. И мертвый неоновый свет, опоясывающий камеру, скрадывает тень.

– Вы готовы?

Никак не привыкну к этому тусклому голосу. И глаза над голосом тоже тусклые, даже и не глаза, а две гладкие свинцовые бляшки, но оторваться от них нет сил; поэтому сегодня я опять не сумею увидеть это лицо, хотя из раза в раз обещаю себе, что заставлю себя его разглядеть.

Кто знает – возможно, удайся это, и я найду наконец силы сказать: «Нет!»…

– Да, – слышу я словно бы со стороны. – Да, готов.

В сизых бляшках – торжество. Впрочем, нет, скорее привычная скука: все известно заранее, все исчислено и подытожено; так чего же ради торжествовать?

– Вот и славно.

И нет тусклого.

Исчез.

А свет все резче, и кафель еще белее, он белый, как первый снег, хотя и банально сравнивать белизну со снегом – а с чем же еще сравнивать, если никто пока что не придумал ничего более белого, чем свежий снег?

И халат на мне хрустит отутюженным крахмалом. И зеркала – громадные, в полстены – многократно отражают меня, бледного и сосредоточенного, а рядом – сияющий эмалью столик с инструментами, а чуть впереди – кресло, словно прикованное к линолеуму фиолетово-белыми лучами юпитеров.

Я не думаю ни о чем; даже если бы мог, я постарался бы не думать. Так легче; слишком хорошо я знаю все, что сейчас будет. А то, что сидит в кресле, пристегнутое зажимами, знает еще лучше – и негромко скулит, даже не пытаясь вырваться. Как вырвешься? Даже голова притянута к спинке узким ремешком, плотно захватившим лоб.

Противно.

Но что поделаешь, если я снова сказал тусклому: «Да»?

– Здравствуй, Аннушка…

Как гадко! – хуже, чем издевательство, здороваться, глядя в вытаращенные предчувствием глаза. Но таков Ритуал. Не мной он придуман, и не от меня зависит, что говорить и говорить ли вообще; сценарий утвержден раз и навсегда, и даже сожми я до хруста зубы, даже прикуси язык, все равно прозвучит это проклятое «Здравствуй…».

Глаза под ремешком замирают, уставившись в одну точку; точка эта где-то посреди моего лба. Я не отражаюсь в зрачках, там нет ничего, кроме ужаса, как обычно, стоит ей лишь увидеть меня. Позже глаза застынут и даже поскуливание прекратится, чтобы смениться воем, когда начнется Ритуал.

Я пытаюсь медлить. Я медлю очень долго, секунды две, а то и четыре; кажется, еще чуть-чуть, и мне удастся сломать в себе нечто, повернуться и выйти – тогда я не приду сюда никогда больше, и не станет тусклого, и кончится этот бесконечный белый кошмар…

Но я не глядя протягиваю руку за спину, к столику, и мне подают первый инструмент. Я не знаю ассистента и никогда не увижу его, он невидим и неслышим, зато расторопен и услужлив. Те, кем придуман Ритуал, вышколили его на совесть…

…и ладонь коротко сводит нежным холодком доясна вычищенного металла.

Это лобзик. А в прошлый раз были иголки. Единственная вариация, допущенная Ритуалом, но даже и она определяется не мной.

Что поделаешь? Лобзик так лобзик.

Я подправляю юпитер, который слева, и нагибаюсь.

И белый вой хлещет по кафелю! – да так, что мгновенно краснеет белоснежная простыня. То, что в кресле, визжит и извивается, глупо и безнадежно пытаясь вырваться из ремней и зажимов.

Хруст.

Лобзик с лязгом падает в эмалированный таз, и мельчайшие багровые брызги рассыпаются по идеальной белизне.

Вам может понравиться: