Новая жизнь

Плетеное кресло оказалось ужасно неудобным – прутики из ротанга больно впивались в задницу. Егор досадливо поморщился, но с места не сдвинулся: всё его внимание было приковано к экрану ноутбука. Из-за палящего мальдивского солнца лицо Пашки превратилось в едва различимую тень. Оно и к лучшему – меньше всего Егору хотелось пялиться на задолбавшую до чертиков гримасу сочувствия.

– Я проверил таск-трекер. Вы так и не зафиналили цели на новый квартал? В проекте только наброски с последней стратсессии.

– Завтра утром всё зафиналим. Осталось только…

– Какую цель поставили по европейским рынкам? – перебил Егор. – Последний маркетинговый отчет будто на коленке после дикого бодуна писали, на него нельзя полагаться.

Тень на экране заёрзала; на секунду повисла неловкая пауза. Егор точно знал, что сейчас услышит, и Пашка его не подвёл:

– Дружище, ты нахрена звонишь?

Хороший вопрос. Отличный, если уж на то пошло. Егор откинулся на спинку кресла и отвернулся от ноутбука. Океан ослеплял искрящейся на солнце безбрежной синевой, но на горизонте уже собирались грозовые тучи – в тропическом раю полным ходом шёл сезон дождей. Пора бы вытащить пятую точку из неудобного кресла и присоединиться к жене: отсюда, с балкона, Вика казалась брошенной на шезлонг сломанной куклой. Нужно вырвать её из этого жуткого оцепенения, растормошить, вдохнуть жизнь, пока беспросветная пелена дождя не загонит их обратно на виллу. Нужно, конечно нужно – и всё же Егор никак не мог заставить себя спуститься к ней.

– У нас тут всё схвачено, так что отдыхайте, приходите в себя, – не дождавшись ответа, продолжил Пашка. Он помолчал, будто сомневаясь, стоит ли спрашивать, и всё же решился: – Как там Вика?

А вот это дебильный вопрос. Ответ и без того ясен, так зачем мутить воду? Недели сменялись месяцами, а Вика по-прежнему оставалась лишь бледной тенью себя прежней. Егор не помнил, когда последний раз видел её улыбку, зато слёзы лились каждый день, как по расписанию. Он больше не мог найти слов утешения – запас красноречия давно иссяк. Время шло, ничего не менялось, и теперь Егор всё чаще ловил себя на мысли, что Викин плач вызывал в нём постыдную злость: да, не ему пришлось рожать мертвое дитя, но он тоже потерял ребенка, ему тоже было чертовски больно. Океан горя должен был сплотить их маленькую семью; вместо этого ледяные течения скорби уносили их всё дальше друг от друга.

– Восстанавливается, – уклончиво ответил Егор. Он устало потер переносицу и вздохнул, признавая поражение: – Ты прав. Я знаю – у тебя всё под контролем, так что мне незачем тебя дёргать. Наберу как-нибудь на днях.

Тень на экране качнулась: Пашка явно собирался расчехлить пулемет утешительных речей и расстрелять коллегу длинной очередью дежурных фраз. От пустой трепологии в духе «если нужна помощь, ты только скажи» у Егора начиналась изжога, так что он не дал ему шанса: щелчком закончил звонок и захлопнул крышку ноутбука.

До пляжа было рукой подать, но путь показался до странного длинным: Егор запинался о раскаленный песок и шатался из стороны в сторону, словно с самого утра налегал на шоты в отельном баре. Вика не повернула головы, не шевельнулась, будто так и не услышала шагов: её тело оставалось до нелепости неподвижным, точно скованным параличом. Глаза были прикрыты, и всё же Егор сразу понял, что сном тут и не пахло – жену выдали напряженно стиснутые губы и пульсирующая на лбу венка. Значит маховик горестных мыслей работал без перебоев – впрочем, как и все последние месяцы.