Мальчик и его роза

– Где же ручей? – со слезами

Вскричал он

– Разве ты не видишь голубые волны

прямо над нами?

Он поднял голову: голубой поток

Нежно журчал у нас над головами

Новалис. Генрих Фон Офтердинген

Давным-давно, в другом, чистом и прекрасном мире, когда на нашей земле мужчины еще носили цилиндры, а дети учили латынь и греческий, каждого новорожденного в первую лунную ночь навещал ангел. Он приходил не один, за его спиной мерцали тени других странников, таких же древних, как дороги, по которым они шагали. Но лишь один из них останавливался у колыбели, чтобы вручить младенцу розу – алый бутон на гибком стебле.

Той ночью, когда родился Мальчик, в его комнату вошел путник. Плащ его был серым от дорожной пыли, но складки ткани мерцали, как звёзды, волосы были седыми, как ветки деревьев после снегопада, но глаза необычайно молодыми и живыми. И вот, когда он наклонился над колыбелью, под капюшоном вспыхнул свет, мягкий, как от далёкого костра. Он положил на грудь младенца розу, наклонился над ним и сказал:

– Когда она раскроется, – говорил ангел, и его голос звучал так, будто бы он одновременно говорил в тихой хижине и в старинном соборе, – ты увидишь, насколько ярким может быть свет. Чем чище сердце – тем ярче вспыхнет роза в последний миг.

Бутон был холодным и твёрдым, как драгоценный камень. Он поправил плащ, и на мгновение комната озарилась – не ослепительно, но так, что тени на стене затанцевали. Потом ангел вышел, оставив за собой лишь тёплый, почти живой воздух, будто после летней грозы.

Мальчик рос, а его роза оставалась закрытой, но уже не такой холодной. Иногда по утрам он замечал, что лепестки стали чуть теплее, а их края – нежнее.

– Это хорошо, – говорила мать, чья роза уже наполовину раскрылась, выпуская слабый золотистый свет. – Значит, ты учишься любить этот мир.

Отец носил свою розу в кожаном футляре. Его цветок был почти полностью раскрыт – между лепестками струился свет, похожий на солнечные блики на воде.

– Видишь? – он показывал сыну. – Когда я помогал соседям строить дом, она стала ярче. Когда простил того купца, что обманул меня – свет стал теплее.

Мальчик кивал, но в душе не понимал: зачем нужен этот свет, если его роза и так прекрасна? Она была идеальной – ровной, с плотно сжатыми лепестками, которые переливались на солнце, как шёлк.

Однажды ночью его разбудило сияние. В комнате стоял ангел, но теперь он не был похож на усталого путника. Его плащ светился изнутри, как будто ткань была пропитана солнцем, а лицо невозможно было разглядеть, только тёплое свечение, в котором мерцали отблески тысяч дорог. В руках он держал розу отца, полностью раскрывшуюся, ослепительную, как маленькое пламя.

Отец лежал с улыбкой, а его тело уже начало растворяться в золотистом свете.

– Он прожил хорошую жизнь, – сказал ангел. Голос его звучал, как шум далёкого моря. – Посмотри, как ярко горит его роза.

Наутро мать плакала, но мальчик думал только о своей розе. Он сжал бутон в руке – такой красивый, такой совершенный в своей первозданности.

– Я не дам тебе раскрыться, – прошептал он.

Во дворе играл соседский мальчик. Его роза уже начинала распускаться – между лепестками пробивался робкий свет, а сам цветок казался не таким аккуратным, как раньше.