Страшный суд над богом и дьяволом

Планета Илмез, Пангея, Верония.

5768 год от рождества Иеремиила.

– Цель – не оправдание средств, папа! – воскликнула Джули Капула.

– Мне не в чем и не перед кем оправдываться, – пожал плечами Антоний Капула. – Я выделил эти деньги на спасение, а не на разрушение. Больные для меня важнее оружия.

– Для тебя или для страны? – нахмурилась Джули.

– Сенат – это не страна, – отрезал Капула. – Да и я не последний человек в Сенате…

– Нужно было или открыто или никак, – не успокаивалась Джули.

– Кому нужно? – вздохнул Антоний.

– Всей Пангее! – горячо сказала Джули. – Если верховный сатрап Пангеи, вместо того, чтобы отстоять свое мнение, делает подчистки в утвержденном бюджете, то, что говорить о рядовых сенаторах?

– С рядовых и будем спрашивать по рядовому, – отрезал Антоний. – Верховный, он на то и верховный, чтобы не опускаться до мелкой суеты.

– Закон стал для тебя мелочью?

– Пока я провел бы свое решение через Сенат, умерла бы половина колонии. В сравнении со смертью закон мелочен. Да и рядом с жизнью он не всегда огромен.

– Дело не в смерти, а в идее закона. Если решить, что ты выше этой идеи, то можно стать чудовищем.

– Да, я враг идей и друг людей. И то потому, что в нашей сатрапии люди – мои. Они не просто подо мной, они мне близки. Более близки, чем Сенат и государство.

– Мне страшно, – прошептала Джули.

– Из-за жизни, смерти или больных?

– За страну. Если верховный сатрап Пангеи начал вертеть законом, как монеткой, это первый шаг к пропасти.

– За страну и закон не волнуйся. Сенат не даст им пропасть. А я – это счастье для Пангеи. Я сатрап, который заботится не о стране, а о гражданах.

– Совмещать не получается?

– Иногда. Чтоб добрым быть, я должен быть жесток.

– Цитаты из твоего Бэкона были хороши лишь в средневековье…

– Не трогай барона! Все трафаретно, было и будет, а он вечен и уникален.

Джули замолкла и посмотрела на небо. Когда она поднимала голову, миллиарды светил давали ей понять, насколько микроскопичны люди и история рядом с пространством и временем. Ей хотелось соответствовать времени, а не людям. Не ясному настоящему, не туманному прошлому, не предсказуемому будущему, а всеобъемлющему времени. Но желание быстро проходило – люди и история пока не отпускали ее юную головку. Однако в этот раз молодой Капуле пришла в голову другая мысль.

«Не может быть, чтобы среди бесконечности не было жизни», – думала она.– «Не такой, как на Илмезе, а истинной жизни, где люди добры, справедливы и многогранны. Где нет места дрязгам, суете и интригам. Где жизнь – это не усмешка, а улыбка. И я верю, что где-то во Вселенной такая планета есть»

***

Планета Земля, Россия, Москва.

2008 год от рождества Христова.

– Эврика! – Роман Монтеков блаженно прикрыл глаза. В щелочки, с пляшущей по ресницам радугой, и с гордостью за себя он вгляделся в схему на экране монитора. – И все-таки я не зря вертелся!

– Что же дальше? – спросил он себя. – Дальше – тишина…

– Бля, нах, Серый, хули ты, еб твою мать, выебываешься, – раздался с улицы глас простого народа. Монтеков, поморщившись, справедливо рассудил, что спертый воздух лучше свежего мата, и закрыл окно своей однокомнатной квартирки с видом на МКАД и помойку. Но сие действие не полностью закрыло Монтекова от мира – запах прокисшего кваса со стороны входной двери угрожающе нарастал.