Вонгозеро. Эпидемия - Яна Вагнер

Вонгозеро. Эпидемия

Страниц

225

Год

2011

Грипп. Каждый год на его страшные последствия страдают миллионы людей по всему миру. Мы думаем, что привыкли к этой болезни, но что, если однажды она оказывается сильнее обычного? Что будет, если город будет закрыт на карантин, а потом вся страна будет погружена во мрак смертельного заболевания?

Яна Вагнер - обладательница потрясающего литературного дара. Это ее первый роман, который называется "Вонгозеро". Она начала его писать в Живом Журнале, глава за главой, и ее читатели продолжали следить за историей, надеясь на лучшее. Что произойдет с героями? Смогут ли они преодолеть испытания, которые им уготовила судьба?

Яна Вагнер создала потрясающий мир в своем романе. Ее герои - обычные люди, молодая семья, которую настигает глобальная эпидемия. Они не обладают сверхспособностями, но им приходится бороться за свою жизнь в хаосе, который охватил мир. И каждое их решение ставит под сомнение их человечность - смогут ли они остаться людьми в условиях всеобщей беды?

В "Вонгозеро" нет гарантий, нет защиты, нет правды, кроме той, которая поможет им выжить. Этот роман - одно из самых ожидаемых произведений современности. Он вызывает ужас и заставляет задуматься. Он читается на одном дыхании и не отпускает, подобно ночному кошмару. Это роман-загадка, роман-предупреждение. В лучших традициях Стивена Кинга и сериала "Выжить любой ценой"!

Ощутите уникальность мира "Вонгозеро" вместе с Яной Вагнер. Погрузитесь в атмосферу, полную напряжения и неожиданностей.

Читать бесплатно онлайн Вонгозеро. Эпидемия - Яна Вагнер

* * *

Мама умерла во вторник, семнадцатого ноября. Я узнала об этом от соседки – особенная ирония заключалась в том, что ни я, ни мама никогда не были с ней близки, она была сварливая, недовольная жизнью женщина с неприветливым лицом, как будто вырубленным из камня; за те пятнадцать лет, которые мы с мамой прожили с ней на одной лестничной клетке, было несколько, в течение которых я даже не здоровалась с ней и с удовольствием нажимала кнопку лифта прежде, чем она успевала дойти до него от своей двери, тяжело дыша и с трудом переставляя ноги, – автоматические двери закрывались как раз в тот момент, когда она подходила, у нее было такое смешное выражение лица – монументальное возмущение. С этим выражением лица она часто в эти несколько лет (мне было тогда четырнадцать, может быть, пятнадцать) звонила в нашу дверь – мама никогда не приглашала ее войти – и предъявляла свои претензии: талая вода, натекшая с ботинок в холле, гость, по ошибке позвонивший в ее дверь после десяти вечера, «что ей опять надо, мам» – произносила я громко, когда мамины интонации становились совсем уже беспомощными – за всю жизнь она так и не научилась защищаться, и любой пустяковый конфликт в очереди, от которого у прочих участников только появлялся блеск в глазах и здоровый румянец, вызывал у нее головную боль, сердцебиение и слезы. Когда мне исполнилось восемнадцать, соседкиной еженедельной интервенции внезапно пришел конец – возможно, она почувствовала, что я готова сменить маму на посту возле двери, и прекратила свои возмущенные набеги; еще спустя какое-то время я снова начала здороваться с ней, всякий раз чувствуя какое-то смутное торжество, а потом, очень скоро, я уехала из дома (возможно, после моего отъезда война продолжилась, но мама никогда не говорила мне об этом), и образ сердитой, недружелюбной женщины с совершенно не подходящим к ней именем – Любовь – съежился и превратился всего-навсего в одно из незначительных детских воспоминаний.


Наверное, за прошедшие десять лет я не слышала ее голоса ни разу, но почему-то узнала ее мгновенно, стоило ей сказать – «Анюта», она произнесла мое имя и замолчала, и я немедленно поняла, что мамы больше нет, – она только дышала в трубку, прерывисто и шумно, и терпеливо ждала все время, пока я садилась на пол, пока пыталась вдохнуть, пока я плакала – еще не услышав ни слова, кроме своего имени, я плакала и прижимала трубку к уху, и слышала ее дыхание, и готова была плакать как можно дольше, чтобы больше не прозвучало ни одного слова, а сердитая женщина с именем Любовь, превратившаяся в моей памяти в размытую картинку из детства – закрывающиеся двери лифта, монументальное возмущение, – позволила мне плакать десять минут или двадцать и заговорила только после. После – я сидела на полу – она сказала, что мама совсем не мучилась, «мы тут насмотрелись ужасов по телевизору, конечно, но ты ничего такого не думай, все было совсем не так страшно, никаких судорог, никакого удушья, мы последние дни не закрываем двери, Анечка, мало ли что, сама понимаешь, станет хуже – до двери дойти не успеешь, я заглянула к ней – принесла немного бульона, а она лежала в кровати, и лицо у нее было очень спокойное, как будто она просто перестала дышать во сне».