Письма одного глупого мальчишки

В моей комнате, наверное, всё осталось по-прежнему. Прошло почти тринадцать тысяч лет, как я ушёл. Вещи лежат на местах, нетронутые временем. Из окна прежний вид – на город внизу. Всё так же скрипит половица перед дверью. Напротив – твоя комната. Не знаю, почему ты, имея такой роскошный дворец с множеством спален, не переехал в другую, хотя бы по той причине, чтоб постоянно не лицезреть покинутую комнату своего сына.

После того, как мы помирились, я закатил слёзную истерику. И мне было плевать, что я мужчина, что давно уже вырос. Хотя, нет, для тебя, ведь, я по-прежнему оставался несмышленым глупым мальчишкой, вечно спорящим и бунтующим. После того, как я попросил прощения, ты сказал, что давно уже меня простил, ещё на следующий день после моего Падения. Ты злился на меня один день! Но я тринадцать тысяч лет злился на самого себя, выдавая это за злобу на тебя.

Тот вечер, когда мы помирились, казался мне бесконечным. Мы говорили и говорили, сидя одни в трёхкомнатной квартире, которую я снимал, работая в театре. Это была разбитая и обветшавшая хрущёвка, которая уже давно нуждалась в ремонте. Ну, как обычно, своё дело сыграла цена. Я жил честно, на одну зарплату, а она в театре, скажем так, порою не оправдывала ожиданий, поэтому приходилось экономить на жилье.

Ты беспрестанно курил, а я держал тебя за руку, боясь, что если отпущу, ты уйдёшь, сказав мне, что не простил, и ещё на долгие тысячелетия, а может, на целую вечность, мы останемся врагами.

– Папа… Ты же знаешь, я не хотел, чтоб всё так сложилось… – Тихо говорил я.

– Я знаю, Люцифер, знаю. Но ты всё-таки восстал против меня. Я считаю это предательством. Я не понимал, за что? Ведь мы всегда были близки, я был с тобой мягок, я старался сильно на тебя не давить, не ругаться по каждому пустяку. Что я тебе лично сделал? Ничего. Но ты поступил со мной так. Ты уничтожил во мне отца. А ведь мы были семьёй…

Я отчаянно хлюпал носом, как последний слюнтяй, и не мог ничего ответить в своё оправдание. В моей груди стоял огненный ком от боли.

– Ладно. Прошлое вспоминать нечего. Просто хочу, чтоб ты знал, что я чувствовал тогда, после твоего Мятежа. Чувствовал, что предан, потому, что ты променял меня на людей.

– Нет…

– Да. Ты восстал против меня из-за них.

– Нет! – с неистовым отчаянием перебил я его. – Я не отрекался от тебя! Я лишь хотел… Чтоб ты помогал людям.

– Ты хотел вмешаться в моё творение и перекроить его под себя… Но знаешь что? – добавил папа, глубоко затягиваясь крепкой сигаретой. – Я для тебя не Создатель, не Бог. Я – твой отец, только твой отец. Я хочу, чтоб ты воспринимал меня лишь как своего родителя и всё.

Я слабо кивнул.

– Всё пройдёт… – Успокаивающе произнёс он, положив руку мне на плечо. – Вот увидишь. Пусть отныне никто и ничто не стоит между нами…

Стрелки часов показывали полчетвёртого утра. На улице уже начало светать. За стеной гремели соседи, собираясь на работу.

– У тебя сегодня есть спектакль? – спросил отец так по-домашнему, будто мы уже триста лет жили вместе. Я даже растерялся.

– Да, по-моему…

Он усмехнулся и взъерошил мне волосы.

– Знаешь что, Люци?

– Что?

– Увольняйся оттуда к чертям! За такую зарплату там надо появляться минимум пару раз в месяц, а не каждый день торчать с утра до вечера!

Мы засмеялись, и наш разговор стал больше походить на разговор отца и сына.