Речь на обеде 19 февраля 1863 г.

Я предлагаю соединить в одном заздравном тосте имена Н. И. Тургенева и Н. А. Милютина, – и прошу позволения прочесть несколько слов, объясняющих мое предложение.

Дело в том, что мы присутствуем теперь, в этой комнате, при совершении довольно редкого события. Окончательное торжество Истины и Правосудия, слава богу, не редкость – даже в наше время; но История не торопится – и редко удается отдельному человеку дожить до торжества тех начал, которым он посвятил свои силы и свои труды в молодости; не менее редко видим мы человека, в пору и вовремя призванного на совершение именно того дела, к которому он был как бы заранее предназначен, или, как выражаются англичане, the right man in the right place[1]. – И то и другое совершилось над Н. И. Тургеневым и Н. А. Милютиным. Один из них увидал наконец исполнившимся то, что легло в основание всей его деятельности, всей его жизни, о чем он мечтал на скамьях Геттингенского университета,{1} что глубже и глубже проникало в его душу при сближении с тем великим человеком, которому Северная Германия обязана своим перерождением,{2} о чем он первый, свободно и честно, заговорил в царских Советах{3} – то, во что он не переставал верить, чему не переставал служить под ударами несчастья, в изгнании, в удалении от отечества. Другому удалось среди затруднений, недоразумений, клевет и борений всякого рода вынести на плечах своих великое дело (заметим мимоходом – он видит его окончательное утверждение тоже в удалении от родины) – и никто не упрекнет нас в лести, если мы прямо скажем, что на этот раз настоящий человек попал на настоящее место: {4} это не одно наше личное убеждение, это голос несомненный и неподкупный, голос общественного мнения, общественного разума. В нынешний знаменательный торжественный день, конечно, не мы одни празднуем светлый праздник нашего возрождения; не мы одни поминаем добром начинателей и совершителей того дела, их сотрудников и помощников; нет во всей России такой бедной хижины, в которой крестьянин не помолился бы сегодня за царя, в котором он по справедливости признает своего Освободителя; а мы, воздав должную дань глубокой благодарности государю{5} за твердость духа и мудрость, с которыми он осуществил свою истинно царскую мысль, теперь же предупредим нелицемерный суд потомства и запишем на скрижалях отечественной истории имена, которые должны навсегда на них остаться: имена начинателя и совершителя{6} – Николая Тургенева и Николая Милютина.

Печатается по автографу русского текста речи. Французский текст ее с переводом см. в разделе «Варианты и другие редакции» (стр. 261–264).

Автограф русского текста, без заглавия и подписи, хранится в ИРЛИ (архив Н. А. Милютина, 4977.XXVIб.69). Автограф французского варианта – там же (архив бр. Тургеневых, ф. 309, № 1256). В левом верхнем углу первого листа помета М. А. Милютиной: «Париж, 19 февраля 1863 г.» – и заголовок неизвестной рукой: «Слово, произнесенное И. С. Тургеневым».

Французский текст впервые опубликован в газете «Речь», 1916, № 147, 31 мая.

В собрание сочинений оба текста впервые включены в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 214–217, где русский текст и опубликован впервые.

Об обеде, на котором была произнесена речь, Тургенев через три дня сообщал И. П. Борисову (см.: