Все жанры Все авторы
Накануне - Иван Тургенев

Накануне

Страниц

100

Год

2006

На высоком берегу Москвы-реки, где тень густой липы укрывала пышную зелень, встретились двое молодых людей в один из самых знойных дней лета 1853 года. Пейзаж был неторопливо пропитан жарким воздухом, который стоял настолько плотным, что казалось, будто время остановилось. Один из них выделялся своим прекрасным телосложением, ростом, глубокими черными глазами и изящными чертами лица. Он лежал на спине и, задумчиво созерцая даль, немного прищуривал свои серые глазки. Его губы, слегка раскрывшиеся в улыбке, говорили о сдержанной радости.

Второй парень лежал на груди, подперев голову обеими руками. Его густые белокурые кудри создавали небрежную ауру вокруг него. Этот молодой человек тоже устремил свой взгляд вдаль, как будто искал в ней ответы на свои внутренние вопросы.

На самом деле, эти два друга были увлечены литературой. Они обсуждали свои мечты и рассуждали о высоких идеалах, которые были хранителями их душ. Этот мир, окруженный природой и покрытый ласковым солнцем, стал их источником вдохновения, подстегивая их творческую энергию.

Жаркий день медленно протекал, словно знал, что перед ним скрытые сокровища - мысли, о которых эти двое молодых людей мечтали привнести в мир. Их савантский внешний вид и интеллектуальные разговоры могли вызвать восхищение у каждого, кто с ними знакомился.

Читать бесплатно онлайн Накануне - Иван Тургенев

1

В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки, недалеко от Кунцова, в один из самых жарких летних дней 1853 года лежали на траве два молодых человека. Один, на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и немного кривым носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой на широких губах, лежал на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль. Он был тремя годами старше своего товарища, но казался гораздо моложе, усы его едва пробились, и на подбородке вился легкий пух. Было что-то детски-миловидное, что-то привлекательно изящное в мелких чертах его свежего, круглого лица, в его сладких, карих глазах, красивых, выпуклых губках и белых ручках. Все в нем дышало счастливою веселостью здоровья, дышало молодостью – беспечностью, самонадеянностью, избалованностью, прелестью молодости. Он и поводил глазами, и улыбался, и подпирал голову, как это делают мальчики, которые знают, что на них охотно заглядываются. На нем было просторное белое пальто вроде блузы; голубой платок охватывал его тонкую шею, измятая соломенная шляпа валялась в траве возле него.

В сравнении с ним его товарищ казался стариком, и никто бы не подумал, глядя на его угловатую фигуру, что и он наслаждается, что и ему хорошо. Он лежал неловко; его большая, кверху широкая, книзу заостренная голова неловко сидела на длинной шее; неловкость сказывалась в самом положении его рук, его туловища, плотно охваченного коротким черным сюртучком, его длинных ног с поднятыми коленями, подобных задним ножкам стрекозы. Со всем тем нельзя было не признать в нем хорошо воспитанного человека; отпечаток «порядочности» замечался во всем его неуклюжем существе, и лицо его, некрасивое и даже несколько смешное, выражало привычку мыслить и доброту. Звали его Андреем Петровичем Берсеневым; его товарищ, белокурый молодой человек, прозывался Шубиным, Павлом Яковлевичем.

– Отчего ты не лежишь, как я, на груди? – начал Шубин. – Так гораздо лучше. Особенно когда поднимешь ноги и стучишь каблуками дружку о дружку – вот так. Трава под носом: надоест глазеть на пейзаж – смотри на какую-нибудь пузатую козявку, как она ползет по былинке, или на муравья, как он суетится. Право, так лучше. А то ты принял теперь какую-то псевдоклассическую позу, ни дать ни взять танцовщица в балете, когда она облокачивается на картонный утес. Ты вспомни, что ты теперь имеешь полное право отдыхать. Шутка сказать: вышел третьим кандидатом! Отдохните, сэр; перестаньте напрягаться, раскиньте свои члены!

Шубин произнес всю эту речь в нос, полулениво, полушутливо (балованные дети говорят так с друзьями дома, которые привозят им конфеты), и, не дождавшись ответа, продолжал:

– Меня больше всего поражает в муравьях, жуках и других господах насекомых их удивительная серьезность; бегают взад и вперед с такими важными физиономиями, точно и их жизнь что-то значит! Помилуйте, человек, царь созданья, существо высшее, на них взирает, а им и дела до него нет: еще, пожалуй, иной комар сядет на нос царю создания и станет употреблять его себе в пищу. Это обидно. А с другой стороны, чем их жизнь хуже нашей жизни? И отчего же им не важничать, если мы позволяем себе важничать? Ну-ка, философ, разреши мне эту задачу! Что ж ты молчишь? А?

Вам может понравиться: