Линии жизни - Владимир Тучков

Линии жизни

Страниц

10

Год

2007

В книге "Путешествие в безумный мир" собраны захватывающие и непредсказуемые рассказы талантливого московского прозаика Владимира Тучкова. Знаменитый не только своими всепоглощающими романами, вроде "ТАНЦОР", но и своими яркими акциями, пронизанными духом "позитивной шизофрении". Прочитав его рассказы, вы будете уноситься в водоворот невероятного юмора, парадоксальных ситуаций и неожиданных поворотов. Тучков, словно собиратель курьезов, приглашает вас в свой собственный кунсткамер и показывает вам его героев – коварных колдунов, эксцентричных наркоманов, даже чудаковатых некрофилов. Он заставляет этих необычных персонажей выкручиваться и выкладываться на полную катушку, создавая самые безумные и нелепые ситуации. Но что-то в этом балагане заставляет задуматься: а может быть, именно таким образом мы можем описать истинную реальность, порой более шокирующую и нелепую, чем мы думаем? Не пропустите возможность окунуться в этот уникальный мир Владимира Тучкова и открыть для себя новые грани литературы.

Читать бесплатно онлайн Линии жизни - Владимир Тучков

Читать жизнь по ладони имеет смысл лишь у трупов. Когда самописец, прочерчивающий бороздки судьбы, остановлен, и во всем есть полная и абсолютная ясность. Да, действительно, сердце в последний раз дернулось такого-то числа во столько-то часов. И это прекрасно видно по линии жизни, прервавшейся именно в этой временной точке.

И потом можно неторопливо прокручивать запись назад, читать обстоятельно, без суеты и ложных толкований, неизбежных, когда ладонь жива, пульсирует и трепещет, когда пока еще живое сознание боится узнать что-нибудь страшное, что-нибудь роковое, что должно положить конец его обитанию в омываемом теплой кровью мозге, и оттого заставляет ладонь испуганно вибрировать. А труп – это своего рода музей, где каждый экспонат раз и навсегда описан. И прекрасно понятно, что с этим самым трупом было год назад, что – пять, семь, десять, восемнадцать, двадцать пять… семьдесят пять лет до момента остановки сердца.

Хотя семидесятипятилетние попадались крайне редко. И это хорошо, потому что Виктор Петрович знал, сколь капризны трупы стариков. Всем своим видом они демонстрировали раздражение, неприязнь, а то и злобу: «Не трожь меня, мерзкий сопляк!»

Сорок – пятьдесят – вот оптимальный возраст трупа. И уже пожил немало, и пока еще не извел себя окончательно страхом приближающегося небытия, иссушающим личность до состояния эмбриональных рефлексов.

Да, конечно пациенты Виктора Петровича нестыдливы. За гранью вечности им уже не надо скрывать изъяны тела, а уж тем более прятать от посторонних глаз свои интимные – в недавнем прошлом – гениталии, которые уже все, до последней капли, взяли от жизни. Как, впрочем, и дали ей, жизни, все, что с них причиталось. Жизнь каждого из них не только завершилась, но и удалась. В полной мере. Потому что линии ладони в конце концов совпали с состоявшейся судьбой.

Это раньше они были разными, раньше могли сомневаться, страдать, терзаться. По-разному. Теперь все счастливы одинаково. Как Толстой, нынешний, которому все они стали равны.

Виктор Петрович читает, конечно, не по ладони. Поскольку, скажем так, не цыганка. И даже не цыган. Он исследует сразу все – весь труп целиком. Именно целиком, потому что причина смерти – это неинтересно. Это только для анатомического заключения, то есть для пустой формальности, которая трупу абсолютно не нужна. Как и душе, которая всегда знает эту самую причину.

Да, душа где-то здесь, рядом витает, прежде чем удалится в неведомые Виктору Петровичу сферы. А пока здесь. И ее необходимо уважать. То есть не то чтобы какое-то особо циничное глумление он не может себе позволить, но даже и непочтительность. Типа вставить меж хладных губ дымящуюся сигаретку. Это раньше, давным-давно, когда был молодым циником, подкармливал кота печенкой. Поскольку никто не проверит, чего там, внутри, убыло и для каких целей. Нет, они все видят и все понимают. И хоть свой собственный труп уже и безразличен, но, может быть, им это неприятно.

И он читает тело и рассказывает ей, душе, что было неправильным в иссякшей жизни. Не для нравоучений – для пользы. Кто знает, в том числе и она, душа, тоже пока не знает, как будет там, в этом самом новом месте. И пусть помнит все свои ошибки, чтобы не нагородить их снова. В новом уже теле. Или еще хрен знает в чем.