О реках, почвах и прочем - Гавриил Троепольский

О реках, почвах и прочем

Страниц

35

Год

2012

«За последние два года река изменилась до неузнаваемости. Ее уровень в низовье упал на два метра, оставив обнаженные корни деревьев и камыш. Странное зрелище представляют белые лилии, чьи корневища лежат как мертвые спруты. В районе села Рыбное на крутых берегах открыты налимьи норы, напоминающие пугающие раны, а на отвесных берегах встречаются жуткие космы заросшего камыша и осоки. Рыбы и вовсе пропали... Затем, среди разрушений, можно увидеть глубокий прокоп, предположительно для спрямления русла. Стены этого фиорда возвышаются на вершине, увенчанные гигантскими брустверами. Вода здесь глубиной около полуметра, а осадок кажется еще больше. Рыбы здесь также нет. В прокопе у Байдака раздается гул - это нечто уничтожило естественную плотину, созданную природой веками. Река получила смертельную рану... Кто, зачем сделал это?..»

Недавние изменения в природе и ландшафте заставили реку претерпеть глубокие изменения всего за два года. Уровень реки значительно снизился, оставив корни растений и камыша полностью обнаженными. Такая картина вызывает недоумение: корневища белых лилий лежат, напоминая мертвые спруты. Вблизи села Рыбное на крутых склонах налимьи норы открыты как огромные раны, а берега украшают ужасающие заросли осоки и камыша. Рыба исчезла полностью... Однако, больше всего привлекает внимание глубокий прокоп, который, по-видимому, был создан для выравнивания русла. Стены этого фиорда украшены величественными брустверами. Глубина воды почти полметра, а осадок там еще больше. Рыбы и здесь нет. В прокопе у Байдака слышится гул – именно здесь разрушена естественная вековая плотина, настоящее произведение природы. Таким образом, река получила серьезное повреждение... Но кто и с какой целью это сделал?..»

Читать бесплатно онлайн О реках, почвах и прочем - Гавриил Троепольский

Октябрь 1964 года. Еду на лодке по Тихой Сосне. По той самой реке, которую в повести «В камышах» назвал Тихой Ольхой. Такое изменение я сделал тогда только потому, что персонажи были или вымышлены полностью, или обобщены, отражали черты нескольких лиц. Не ведал я того, что вместо милых сердцу людей мне придется писать о губителях рек…

Итак, еду. Не радует звук моторчика «чайка». Река уже не та. Прошло только два года, и уже она не та. В низовье уровень ее упал на два с лишним метра… Обнаженные корни деревьев и камыша… Как мертвые спруты, лежат корневища белых лилий. За селом Рыбное на обнаженных кручах налимьи норы зияют, как раны, а на отвесных берегах жуткие космы погибшей осоки и прибрежного камыша. Рыба ушла… Потом – так называемый прокоп для спрямления русла: глубокий фиорд с отвесными стенами, на верху которых гигантские брустверы. Здесь воды на полметра, а тины – больше. Рыбы – тоже никакой… В прокопе у Байдака гудит бурун – это уничтожена естественная вековая плотина, устроенная самой природой. Тут нанесена реке смертельная рана… Кто это сделал? Зачем?

Со мной два моих друга – Владимир Антонович Семенов и Василий Михайлович Цымбалист: первый – токарь, второй – рабочий консервного завода. Едем в Дальнее (мое «Далекое»!). Что-то теперь там?

И вот мы в Дальнем, у Кладовской протоки. В прошлом году мы въезжали в протоку из реки, как и много лет назад, теперь же бьет ручей-водопадик с высоты двух с половиной метров… Мои друзья еще раньше устроили наверху ворот, при помощи которого мы подняли челноки, поставили их в протоку и… поехали в Дальнее, в озера. Поехали так же, как и раньше. Реку спустили, а болота остались! «Небольшая» ошибка: не река, выходя из берегов, образовала болота – они питаются подземными водами… «Небольшая» ошибка, а река загублена!

Я сижу на берегу умирающей, израненной реки. Мне надо собраться с мыслями. Кажется, вот-вот разревусь. Но сдерживаюсь..

Мне надо поймать какую-то все ускользающую мысль, что-то важное.

Слышу рядом Владимира Антоновича:

– Не надо, Гаврил Николаевич… Не надо… Ну же… Разве я виноват, что не сдержался? И мне сейчас не стыдно той минутной слабости.

Ночь. Белая луна над рекой, еще недавно такой красивой, чистой, прозрачной, как слеза. Ни рыбы, ни дичи – ничего! Не рябит месяц, не играет в реке. На весле вошел в прокоп: как в могиле – тихо, безжизненно-черные отвесы стен. Луна теперь провалилась в этот жуткий проем, поэтому теряешь ощущение неба вверху; весло глубоко вязнет в тине – дно постепенно заиливается; кажется, вот сейчас въеду под землю, но это – обман зрения: обвалился вертикальный «берег» прокопа и образовал зияющую рваную «дыру». Ночью она представляется черным гротом… Я люблю ночь на реке. Люблю эту реку, как близкого человека. Она еще жива!.. Неподалеку слегка ухнуло, как будто послышался протяжный стон со вздохом: то обвалился где-то берег. В глубокой ночи слышу немой укор, просьбу о пощаде. Река стонет!

А вот здесь была трехметровая глубина, теперь тут на моторке не проехать. Кто виноват? В ответ ухнул еще обвал или оползень – тоже со стоном.

Прокричала где-то цапля – в октябре это редкость. Наступает утро. Рассвет осторожно крадется по брустверам прокопов… Камыши лежат, свесив метелки на кручу, измятые, растоптанные, истерзанные. А ведь они-то и охраняли берега от размыва, как бессменные часовые, в веках.