Сама жизнь (сборник)

Жанр: Публицистика / Биографии и мемуары

Автор

Страниц

205

Год

2010

Книга "Свет и тень: истории противостояния тоталитаризму и бездуховности" от Натальи Леонидовны Трауберг - настоящее сокровище для любителей произведений Г. К. Честертона, К. С. Льюиса и П. Г. Вудхауза. В ней собраны не только переводы знаменитых произведений этих авторов, но и статьи, которые объединены опытом борьбы с тоталитаризмом и духовной пустотой.

Очерки, включенные в книгу, не только предлагают нам уникальный взгляд на мир этих выдающихся светил литературы, но и являются настоящим уроком свободного общения. Здесь мы найдем искренность, сочувствие и настоящий интерес к глубоким вопросам существования.

Автор, Наталья Леонидовна Трауберг, с радостью делится своими впечатлениями о таких выдающихся личностях, как о. Александр Мень, С. С. Аверинцев, Томас Венцлова, о. Георгий Чистяков и многих других. Их истории и размышления оставят незабываемый след в сердце каждого читателя.

Книга "Свет и тень: истории противостояния тоталитаризму и бездуховности" - это не просто сборник статей и очерков. Это источник вдохновения для тех, кто стремится развиваться и познавать мир во всех его проявлениях. С его помощью мы узнаем, как справиться с вызовами нашего времени и найти свою собственную свободу и истину.

Читать бесплатно онлайн Сама жизнь (сборник) - Наталья Трауберг

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Сереже и Георгию

Об этой книге

В книге собраны разные статьи и заметки, в той или иной форме – размышления, однако намного больше историй о том, что Пушкин называл «странными сближениями». Когда эти рассказы появлялись в журналах, их неизменно считали мемуарами. Как раз мемуаров я побаиваюсь по нескольким причинам – это и соблазн беспощадности, и соблазн самохвальства, и сбой памяти и, наконец, то, что «мы не знаем всей правды». Мне хотелось не столько поделиться воспоминаниями, сколько утешить и даже обрадовать читателей, напомнив о бытовых, будничных чудесах, показывающих, что мы – не одни, и не в бессмысленном мире.

Н. Трауберг

Большая Пушкарская

Матвеевский садик

Сперва попытаюсь отвести обычную аберрацию: «А вот в старое время…». Я имею в виду миф о 1930-х годах. Он далеко не так популярен, как миф об уюте и нравственной чистоте 1970-х, но он жив. Даже если брать самое журнальное, с парашютистками и полярниками, самый беспримесный его извод – образ середины десятилетия. Именно ее я лучше всего помню, это – первые годы на Пушкарской[1] и прогулки в Матвеевском садике.

«Прогулки» – неточное слово. Мы с нянечкой (реже – с бабушкой) сидели на скамейках, и я слушала печальные разговоры. Физкультурниц и парашютисток там не было, а были женщины из очередей, коммуналок, переполненных трамваев. В садике они ненадолго отключались от всего этого, насколько могли. Многие были верующими; все как одна горько тосковали по мирному времени. Подумайте, ведь с некоторых событий не прошло и двадцати лет!

Однако именно те годы, особенно – с лета 1934-го по осень 1936-го (школа), оставили навсегда то ощущение рая, которое очень нужно для дальнейшей жизни. (Как много значило оно для Честертона и Набокова, благополучнейших мальчиков в благополучной среде!) Не вникая в ходы Промысла, предположу: мне помогло то, что два разных типа людей, каждый по-своему, строили для меня нечто вроде бобровой хатки. Занимательно и важно, что, во-первых, люди эти любили друг друга и, во-вторых, цели у них были прямо противоположные. Мама и ее помощники простодушно надеялись воспитать победительницу, которая еще успешнее их отгородится от страхов и унижений. А нянечка с бабушкой открывали для меня тот мир, где блаженны отнюдь не победители. Наверное, они любили маму, тетю, даже бедного папу (нянечка вообще любила всех), и борьбы в духе Соломонова младенца не было. Спорили, собственно, об одном, и не о том, водить ли в церковь. Мир мамы пытался перебороть императив незаметности и скромности. Помню, какие-то дамы во дворе говорят: «Неужели Трауберги не могут приличней одеть ребенка?». Притом, что ходила я не в байковых штанах из-под юбки, а в торгсиновских изделиях, напоминающих картинки из книжки «Мистер Твистер». Объединяла обе «группы» тяга к опрятности, что было немалым вызовом тому, что нас окружало. Замечу: страдание из-за моего невзрачного вида – едва ли не единственное, в чем сходились мама и другая бабушка, Эмилия, хотя вкусы у них были совершенно разные, у бабушки – в духе Belle époque, времени ее молодости. Мне, надо сказать, нравились и мистер Твистер, и бронзовые бюстики, и бордовый бархат, и серенькие платья няни.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: